Леди Сьюзен - [47]

В отцовской комнате она, во всяком случае, была избавлена от лицезрения семейных раздоров и от множества унижений, подстерегавших ее в гостиной: ибо там ей приходилось терпеть проявления самодовольного жестокосердия, вульгарного тщеславия, настырной глупости, помноженных на скверный нрав. Все они, разумеется, и теперь продолжали отравлять ее мысли о прошедшем и будущем, но хотя бы в настоящем бессильны были наносить ей новые удары.

Здесь она имела досуг, чтобы читать и думать — хотя раздумья в ее положении вряд ли могли быть сколько-нибудь утешительны. Несчастья, начавшиеся с самого дня дядюшкиной кончины, казались Эмме неиссякаемыми; поэтому всякий раз, вдоволь помучив себя сравнением прежнего своего положения с теперешним, она в конце концов хваталась за спасительную соломинку — книгу, которая одна была способна хоть как-то занять ее ум и развеять мрачные мысли. Перемена ее окружения и всех жизненных обстоятельств, вызванная кончиной одного близкого человека и опрометчивостью другого, была и впрямь разительна. Совсем еще недавно на нее одну устремлены были все надежды и упования любящего дяди, пестовавшего ее с детских лет с отеческой заботливостью, а ее добрая тетя охотно потакала любому желанию племянницы. Эмма была сердцем и душой большого, прекрасного во всех отношениях дома, а в дальнейшем полагала стать и наследницей значительного состояния. Теперь же она вдруг оказалась не нужна никому: обуза для людей, не равных ей по уму и развитию и даже не питавших к ней никаких родственных чувств, лишний рот в доме, и без нее стесненном в средствах. В утешение ей не осталось ни милых семейных радостей в настоящем, ни надежд на лучшее будущее; хорошо еще, что природа наградила ее завидной жизнерадостностью: человека слабого подобный крутой поворот мог бы повергнуть в уныние.

Роберт и Джейн в один голос уговаривали Эмму ехать с ними в Кройдон, и лишь с трудом ей удалось от них отбиться: будучи весьма высокого мнения о себе и о собственном великодушии, супруги никак не могли ожидать, что кто-то отнесется к их приглашению с меньшим восхищением, нежели они сами, а потому попросту не слышали отказа. На их сторону — хоть и в ущерб собственным интересам — встала и Элизабет.

— Эмма, — тайком уговаривала она сестру, — ты не понимаешь, от чего отказываешься, и главное — что тебе придется вынести дома. Советую непременно принять их приглашение; в Кройдоне постоянно что-то происходит, почти все вечера ты сможешь проводить в обществе, да и Джейн с Робертом будут к тебе очень добры. За меня не беспокойся, я без тебя как-нибудь справлюсь — я ведь давно притерпелась к капризам бедняжки Маргарет, но ты даже не представляешь, как тяжело с непривычки покажется все это тебе.

Речь ее, впрочем, не возымела действия на Эмму — разве что внушила ей еще большее уважение к Элизабет, — и гости уехали в Кройдон без Эммы Уотсон.

СЭНДИТОН [*]

Глава 1

Джентльмену и даме, ехавшим из Танбриджа к той части побережья Суссекса, что лежит между Гастингсом и Истборном, пришлось, следуя своему намерению, свернуть с проезжего пути, но, когда они попытались, взбираясь по неровной, местами песчаной, местами каменистой дороге, одолеть крутой склон, их карета перевернулась. Произошло это неподалеку от стоявшей у дороги усадьбы, к которой поначалу и направился кучер, полагая целью путешествия именно ее. К большому своему неудовольствию, он принужден был проехать мимо. Кучер что-то пробурчал себе под нос, выразительно пожал плечами — словом, всем своим видом дал понять, что дальше под силу проехать лишь телеге, — и, жалея лошадей, так крепко при этом вытянул их кнутом, что можно было бы заподозрить его в преднамеренном умысле опрокинуть карету (тем более она не принадлежала его хозяину), не сделайся дорога сразу за упомянутой усадьбой и впрямь заметно хуже.

Если бы карета не двигалась так медленно, а дорога не была такой узкой, последствия падения могли бы оказаться серьезнее; с трудом выбравшись из кареты, джентльмен помог выйти своей спутнице, и поначалу они не ощутили ничего, кроме испуга и боли от ушибов. Поздравив себя и жену со счастливым избавлением, он принялся выговаривать кучеру, но вскоре из-за резкой боли почувствовал необходимость прервать свои сетования и присесть на землю — вылезая из кареты, джентльмен подвернул лодыжку.

— Я себе что-то повредил, — сказал он, указывая на лодыжку. — Но не волнуйся, дорогая, — он взглянул на нее с улыбкой, — хорошо, что это случилось именно здесь. Нет худа без добра. Лучшего нельзя и желать. Скоро нам окажут помощь. Вон там, я полагаю, меня вылечат. — И он указал на аккуратный флигель, романтично выглядывавший из-за деревьев на вершине холма. — Похоже, это именно то, что мы искали.

Его жена горячо надеялась, что это так, и тем не менее, испуганная и встревоженная, продолжала с беспомощным видом, не двигаясь, стоять на месте. Однако происшествие было замечено с примыкающего к усадьбе покоса, и вскоре она с облегчением увидела, что к ним направляются несколько человек. Это был приятной наружности крепкий джентльмен средних лет, владелец имения, случайно оказавшийся в тот момент у косарей, которых он и попросил сопровождать его, а следом за ними все, кто был занят на сенокосе, — мужчины, женщины и дети. Мистер Хейвуд — таково было имя владельца, — приблизившись к путникам, приветствовал их с чрезвычайной учтивостью. Он был весьма обеспокоен происшествием, слегка удивлен, что кто-то решился подняться по склону в карете, и преисполнен готовности оказать необходимую помощь. В ответ прозвучали самые вежливые изъявления благодарности, и в то время как один или двое косарей помогали кучеру поднять карету, путешественник произнес: