Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника - [10]

Глава 3

Сто сорок девять дней до казни

Рассвет

Потом была тысяча вопросов. Свет раннего утра проник в комнату, и она стала непонятным образом незнакомой, хотя и люди и вещи в ней остались теми же. Комната выглядела так, словно всю ночь в ней проходила вечеринка. Окурки сигарет до краев заполнили все имеющиеся пепельницы и другие, вовсе не приспособленные для этого емкости. Темно–синяя лампа все еще горела, и ореол электрического сияния странно смотрелся при свете дня. Фотографии все так же стояли на столе, ее фотография теперь стала ненастоящей, на ней была изображена та, которой больше не существовало.

Они все выглядели и двигались так, словно страдали похмельем. Полицейские уже давно сняли пальто и куртки и расстегнули воротники рубашек. Один из них отправился в ванную, чтобы освежиться холодной водой. Через открытую дверь было слышно, как он фыркает. Двое других продолжали курить, безостановочно расхаживая по комнате. Только Хендерсон сидел неподвижно. Он сидел на том самом диване, на котором просидел всю ночь. Ему казалось, что он всю жизнь провел на нем и ни разу не выходил за пределы этой комнаты.

Тот из них, который был в ванной, его звали Берджесс, подошел к двери. Он отжимал волосы — видно, целиком намочил голову в раковине.

— Где у вас все полотенца? — спросил он Хендерсона.

Было странно слышать такие обыденные слова.

— Я сам никогда не мог найти их на полке, — уныло признался тот. — Она… всегда давала мне полотенца, когда я просил, но я до сих пор не знаю, где они лежат.

Детектив беспомощно оглядывался. С него текла вода.

— Вы не возражаете, если я воспользуюсь краешком занавески для душа? — спросил он.

— Не возражаю, — с какой–то тоской ответил Хендерсон.

Они начали все заново. Они все время начинали заново, когда казалось, что они уже закончили.

— Ссора случилась не только из–за двух билетов в театр. Почему вы упорно пытаетесь заставить нас поверить в это?

Он поднял голову, но сначала посмотрел не на того, кто спрашивал. Он привык, что на него смотрят, когда с ним разговаривают, хотя бы из вежливости. Но вопрос задал тот из них, который не смотрел на него.

— Потому что так и было. Что еще я должен сказать, если дело заключалось только в этом? Вы что, никогда не слышали, чтобы люди могли поссориться из–за пары билетов в театр? Сами знаете: такое иногда случается.

Второй детектив сказал:

— Ладно, Хендерсон, кончайте придуриваться. Кто она?

— Кто именно «она»?

— О, не начинайте по новой, — раздраженно буркнул детектив. — Мы опять возвращаемся туда, где были в четыре часа утра. Кто она?

Хендерсон вцепился ослабевшими пальцами в волосы и в отчаянии опустил голову.

Берджесс вышел из ванной, заправляя рубашку в брюки. Он вынул из кармана часы и застегнул их на запястье, потом рассеянно посмотрел на них и лениво, словно невзначай, вышел в прихожую. Там он, видимо, поднял телефонную трубку. Послышался его голос:

— Хорошо, Тирни.

Никто из них не обратил на это особого внимания, меньше всех Хендерсон. Он наполовину спал с открытыми глазами, уставившись вниз, на ковер.

Берджесс не спеша вернулся в комнату, прошелся по ней туда–сюда, словно не зная, чем себя занять. Наконец он остановился у окна и немного поправил штору, чтобы впустить побольше света. Снаружи на подоконнике сидела какая–то птица. Она вопросительно повернула головку. Он сказал:

— Подойдите–ка на минутку, Хендерсон. Что это за птица, а? — Увидев, что Хендерсон не двинулся с места, он повторил: — Ну же, быстрее, пока не улетела. — Как будто это было для него сейчас важнее всего.

Хендерсон поднялся, подошел к окну и остановился рядом, повернувшись спиной к комнате.

— Воробей, — коротко ответил он, а взгляд его говорил: «Тебе совсем не это нужно».

— Вот куда я смотрел, — сказал Берджесс и добавил, продолжая удерживать его лицом к окну, — замечательный вид у вас из окна.

— Можете забрать все это себе, птицу, и вид, и все остальное, — с горечью сказал Хендерсон.

Наступила тишина. Все вопросы прекратились.

Хендерсон повернулся и застыл на месте. На диване, на том самом месте, где только что сидел он сам, сидела девушка. Ни один звук не выдал ее появления. Ни скрип дверных петель, ни шорох одежды.

Трое детективов так и впились в него взглядом; казалось, этим взглядом можно было содрать кожу с лица. Хендерсон усилием воли сохранял непроницаемое выражение. Лицо его стало жестким, словно вырезанным из картона, но Скотт чувствовал, что оно неподвижно.

Девушка смотрела на Хендерсона, а он на нее. Она была хорошенькая, более ярко выраженного англосаксонского типа, чем в наше время бывают англосаксы. Голубоглазая, с прямыми волосами цвета карамели, зачесанными на лоб аккуратной прядью. Коричневое пальто из верблюжьей шерсти она накинула на плечи, не вдевая в рукава, и на ней не было шляпы. В руках она сжимала сумочку. Она была молода, в том возрасте, когда еще верят в любовь и в мужчин. Впрочем, она, идеалистка, возможно, не утратит этой веры всю жизнь. Это было заметно по тому, как она смотрела на Скотта. Ее глаза светились подлинным чувством.

Хендерсон слегка облизнул губы и кивнул ей почти безучастно, словно случайной знакомой, про которую он не может вспомнить ни как ее зовут, ни где они встречались, но не хочет обидеть невниманием.