Леди мэр - [2]

Вода в Волге условно чистая, потому как главная оборонка в Сомове давно скончалась, грязнить речку почти некому, а в окрестных лесах речушки и родники работают как заведенные и подпитывают Волгу чистейшей водой, которую даже пить можно.

Я не первый месяц как из Москвы, но только сегодня выбралась на могилу деда, академика Иннокентия Басаргина. Здоровенный стоячий камень притащили когда-то из Карелии на дедову могилу его благодарные ученики: тогда к отечественной картошке отношение было серьезное и здесь, в филиале столичного института, выводились и испытывались классные сорта, но нынче уже ни черта не осталось — ни учеников, ни филиала, на опытных делянках стоят, как уродливые комоды, замки новоявленных богачей, а теплицы прихватила местная коммерческая агрофирма «Серафима».

За многие годы надгробие покрылось коростой, в трещинках растет мох, от золоченых букв остались только намеки, и я рада, что дедов профиль высечен в камне, а не изображен на бронзовой или медной доске: мародеры, которые обдирают все на свете, имеющее отношение к цветным металлам, и волокущие медяшку и бронзу в скупку, добрались бы уже и до Иннокентия.

Я ковыряюсь в трещинках садовым ножом, отмываю камень мощными шампунями и удовлетворенно наблюдаю за тем, как гранит приобретает свой натуральный благородный цвет, темно-серый, с вкраплениями красноватых искорок.

Неподалеку от меня возится у здоровенного дубового креста, венчающего надгробие бывшей мэрши Маргариты Федоровны Щеколдиной, начальник нашей гормилиции Лыков. Он снял форменную куртку с погонами майора (уже!), крутые толстоватые плечи лоснятся как у тюленя, а майка под мышками черна от пота.

Лыков привинчивает мощными винтами застекленный фотопортрет моего главного врага. Он уже успел мне пожаловаться, что какие-то хулиганы постоянно мажут изображение всякой гадостью, бьют стекло, и наши славные городские органы внутренних дел вынуждены постоянно восстанавливать фото мэрши, в знак уважения к ее великим заслугам.

Щеколдиниха выглядит на снимке роскошно, с широченной лентой градоначальницы через плечо, на фоне развернутого триколора, и, если бы я точно не знала, что это была за тварюга, я бы приняла ее за нормальную и даже милую даму среднестатистического возраста.

Я прекрасно понимаю, что забота о мэрше — просто предлог. Майор Лыков пасет меня уже третий месяц. И не только он.

Город Сомов никак не может понять, какого дьявола некая Лизавета Туманская (в девичестве Басаргина) возвратилась в родные края.

Майор Лыков (тогда он еще был сержантом) лично надевал на меня наручники, отвозил из камеры предварительного заключения в суд, не допускал ко мне Гашку, то есть Агриппину Ивановну, которая пыталась меня подкармливать, и на его ягодице есть след от моих зубов, потому как однажды, когда он стал слишком наглым, я, вызверившись от отчаяния и скорбей, укусила его, как элементарная дворовая шавка.

Так что мы с Серегой почти родные.

Мы тут все в Сомове родные.

Но — почти.

Лыков утирает мокрое, похожее на ржаную буханку личико, в которое, повыше облупленного на солнце шнобеля воткнуты голубенькие глазки, и интересуется издали:

— Лизавета! Квасу хошь? У меня в машине бутылек. С хреном.

Я отказываюсь.

Лыков шлепает за ворота, к милицейскому «жигулю» с мигалкой за своим квасом.

Мне интересно, о чем он будет толковать с пацанками, которые постоянно сопровождают мою машину на двух велосипедах с моторчиками и одном крутом скутере. Я раздвигаю кусты сирени у наружной ограды и смотрю на них. Две девчушки абсолютно стандартной тинейджерской штамповки. Та, что на японском скутере, — еще безгрудая, плоская как дощечка, с выцветшей на солнце, почти белой волосней, ведет себя властно. Модненькая такая, в оборванных джинсовых шортиках, оранжевом топике, в громадных противосолнечных очках.

Когда Гашка засекла пацанок впервые возле нашего дома, она мне растолковала, что эта сопливая командирша — тоже из щеколдинских. Некая Кристина, по уличной кликухе Кыся.

Сейчас они сидят, положив свои моторизованные метелки, на траве возле моей тачки — скоростного «фиата-палио». Следить им за мной легко — такого экипажа больше ни у кого в Сомове нету, да и номера московские. Лыков возвышается над ними как потная гора и дует свой квас из пластиковой бутылки, сердито вздыхая.

— Что вы за нею таскаетесь? Что она вам? Шимпанзе?

Писюхи молчат.

— Имеет место? Кыська? — напирает мент.

— Дядя Сережа… Ну я же не одна. Мы по очереди с девчонками ее… ну как бы… изучаем.

— Зачем?

Писюхи возбуждаются и трещат, перебивая друг дружку.

— Тихо! Всем! Давай ты, Кристина…

— Ни фига вы не врубаетесь, майор. Интересно же — жуть! Как ходит, как держит себя, одевается прикольно, красится… Духи, между прочим, только классическая «Шанель».

— Ну и что? Твоя мать тоже душится будь здоров. Таким ароматным запахом. Тоже женщина. Положено.

— Сравнил! Моей Серафиме что за шкирку ни залей — все одно колбасой с ее мясокомбината несет. Коптильней. А тут — класс! Все как надо! Понимаешь? Другой такой у нас нету.

— Пусть так. А хвостами за нею таскаться — это прилично? Ведь уже почти что взрослые девушки.