Лед - [51]

— Вы проверяли ее действие на других рекрутах?

— Нет, — покачал головой Стоун. Руа отставил чашку, глядя поверх головы бармена на украшенную крупными оберегами стену. Массивные поделки из веток, бечевы и камней казались порождениями доисторической эпохи. Это была одна из модных тенденций в домашней магии — при создании талисманов использовались материалы, добытые в Пустошах, с минимально возможной обработкой. Молодые колдуны утверждали, что «дикие» духи Пустошей много сильнее выродившихся «городских» духов, за десятилетия привыкших служить и подчиняться.

— Если вы не видели, как действует заклинание, откуда вам знать, что оно поможет мне? — спросил Патрик, когда молчание стало затягиваться. Стоун кивал в такт его словам.

— Иногда приходится рисковать. Вы спортсмен, мистер Руа, вы должны понимать это лучше других.

— Рисковать? — Патрик почувствовал, как в груди начинает подниматься холодная, давящая волна. — Риск предполагает возможную выгоду. Как «пробуждение» поможет мне защищать ворота?

— Никак, — ответ снова следует быстро и без заминки. — Но с воротами у вас ведь и так все в порядке, мистер Руа. Ведь не за помощью в игре вы ко мне пришли?

Патрик отодвинул от себя пустую чашку. С минуту он бездумно рассматривал ворона, спрятавшего голову во взъерошенных перьях на широкой груди, потом решительно накрыл ладонью серый конверт.

— Когда и сколько я должен его прослушать?

* * *

Монреаль Варлокс — Хартфорд Вейлерс, 10 марта;

Китобои Хартфорда сегодня в ударе. Они доминируют на льду, легко навязывают Монреалю свою игру и, кажется, совершенно не замечают препон, которые чинят им духи Форума. Гостевой состав на две трети состоит из рекрутов, и работают они на удивление слажено — как сложный механизм, где каждая деталь исполняет свою, на первый взгляд незначительную, функцию. Близится конец второго периода, а Руа до сих пор не может по-настоящему запечатать ворота от атак хартфордцев. Счет «три-один» в пользу гостей, но даже разница в забитых шайбах не показывает разрыв между командами. По индивидуальной статистике у Хартфорда нет ни одного игрока, сравнимого с первой пятеркой «Варлокс», но общая слаженность, как и у «Инферноз» куда выше. Только у китобоев она достигнута не за счет тренировок, а при помощи сложных заклятий, которые связывают рекрутов между собой. Связывают так прочно, что иногда кажется, они способны читать мысли друг друга.

Отсутствие Далина и Нилана так же не идет на пользу. Без Криса в игровом составе тафгай китобоев Тори Робертсон чувствует себя хозяином на поле, да и форвард Кевин Дайнин не особо сдерживается. Тори — рекрут, бывший морпех с боевым опытом диверсионных операций в Беринговом проливе. Говорят, Хартфорд купил его у военного госпиталя, поставившего на солдате крест. Лицо Робертсона — сплошной ожоговый шрам, вместо глаз — окуляры в фарфоровых трубках, вживленных в глазницы. Он весит почти двести пятьдесят фунтов и семь футов ростом. Только намертво впечатанные в мозг правила не дают тафгаю убивать противников на льду — никто не сомневается, что ему это под силу.

«Хвала Отцу Орише, что Тори Робертсон — рекрут, — сказал кто-то из варлоков перед матчем. — Не приведи Барон Самеди встретить Робертсона-агента!»

Патрик не может сконцентрироваться на игре. Постоянно всплывают в голове мысли: о Нилане, Дженни и Жаклин, о грампластинке. Память услужливо воссоздает монотонный, хриплый речитатив отца Джеремайи, удивительно плавный и текучий, словно густая, проросшая илом и водорослями вода большой южной реки. Голос шамана дурманит, мешая сфокусироваться и словно тянет куда-то вниз, в распахнутую под ногами бездну…

— Ты не представляешь, как я люблю ее. Ни одну женщину я не любил так сильно, ни один человек, даже родители, не были так важны для меня. Моя дочь стала для меня смыслом жизни, легко оттеснив все остальное, сделав его блеклым и незначительным. Как будто, с ее рождением я понял, насколько наивными, детскими были все мои устремления и жизненные потуги. Это удивительное ощущение — когда в жизни у тебя появляется кто-то настолько важный. И тем более удивительно, что ты понимаешь, что это не пройдет и не изменится, что так чувствовать ты будешь всегда. И ее любовь к тебе так же сильна. И дело даже не в силе, дело в самой сути: моя дочь любит меня просто и чисто, без всяких причин и условностей. Просто потому что я есть. Это удивительно, необъяснимо, волшебно. Только за то, что ты родила ее, я мог бы любить и тебя — но у меня есть на то и другие причины.

Я могу быть грубым, несдержанным. Но ты должна понять, что моя злость, вспыльчивость — не от эгоизма. Скорее наоборот — все они из-за того, что ты много значишь для меня. Я люблю тебя, и это всегда останется моей финальной мотивацией. Я всегда буду рядом, я всегда помогу в трудную минуту. Несмотря на все, что ты говоришь, на то, в чем сама себя убеждаешь. Наша дочь и ты — вы навсегда останетесь для меня центром вселенной.

Эти слова молнией прожгли мозг. Были только они — ни звука, ни образа, ни даже намека на иное воспоминание. Но Патрик был уверен, что это его слова. Он не знал, кому их сказал и при каких обстоятельствах, не знал, что за этим последовало. Но точно знал, что это его слова.