Лёд и порох - [76]

Я смотрю на него и вижу не почти правильный прямоугольник лица с высеченными из камня скулами, четкую линию подбородка, тонкий прямой нос, выразительные брови, пронзительные глаза, высокий лоб, прямой почти безгубый сейчас рот, а восторг и ужас в моем городе, умиление наших первых свиданий, смех от каких-то наших шуток. Может, и не стоило возвращаться? Устроились бы там как-нибудь, обошлись бы без этих сложностей. Да и статский советник целее бы остался.

— О чем ты думаешь сейчас? — он резко сбавил обороты. — У тебя такое лицо…

— Я вижу все, что с нами было. Безумная же история. И прекрасная. — провожу ладонью от виска до ключицы.

— Но ты отдала все это в обмен на своего Тюхтяева. — горько прошептал он.

— Я не переставала любить тебя. — сформулировала таки и пошла домой. Окаменевший надворный советник так и остался в перелеске.

* * *

— И где Федя? — невинно поинтересовалась Люська.

Я только пожала плечами. Раз не пошел вслед за мной, то продолжать беседу не намерен. Вольному воля. Я за последние месяцы уже так устала от этих странных мужских самокопаний и самозакапываний, что хочу теперь жить одним моментом. Есть что сказать — говорю, нечего — молчу. Хочется что-то сделать — делаю. Не хочется — лежу и смотрю в потолок. Или вот бегаю — тоже хорошо помогает от саморазрушения.

— А если его сейчас убить, то на тебя не сразу подумают. Раз тут маньяк разбушевался. — пошутила сестра, но как-то неудачно.

Вечером Федя так и не вернулся. После ужина мы в глубокой задумчивости созерцали его сюртук, брюки, котелок, портфель с бумагами, а я в сотый раз пересказывала весь наш день. И где же оно, мое личное пространство?

— А может просто психанул и отправился в город? — предположила я.

— Вряд ли он бы рискнул появиться в таком наряде на люди. Гламурный же, чтоб ему. — заключил Хакас и опечалился. До сумерек обошел округу, а с рассветом собрал оружие, оделся попроще, чмокнул Люську и отправился на поиски.

Я прислушивалась к интуиции, но за Федю беспокоилась куда меньше, чем за Диму. Действительно, к обеду тот приехал в сменной одежде, отводил от меня взгляд, но быстро оживился, когда обнаружил пропажу товарища. И тоже сгинул на поиски.

Люся психовала, я не знала чем ее утешить, когда на пороге появилась Апполинария.

— Чем могу помочь, сударыня? — не очень-то гостеприимно отозвалась я.

— Мне сказали… Господин Хакасидис сейчас там, где были все погибшие. — она несколько смущена нашим недружелюбием, но в свои слова верит.

— Где он? — Люся подошла к ней вплотную, и пусть в весе гостье уступала, но худая, тонкокостная, мускулистая, зашибла бы.

— Там, где ветер и белая пыль. — процитировала она чье-то высказывание, глядя в пустоту.

Мельница.

Люська уже одевалась. Я тоже, а куда бы деваться. Жаль, оружия нет, но мы и ножами попробуем обойтись. Тем более нас не зря же готовили.

Апполинария, как выяснилось, сама приехала в экипаже, так что выдвинулись мы втроем. Она и дорогу знала, и причину нашла. Клад, а не девка. По пути она косилась на меня, а я вспоминала Федькины поцелуи и примеряла их к ней. Интересно, как далеко у них зашло? Вряд ли он с ней спит, здесь в этом отношении нравы могут быть консервативнее, чем в Петербурге. И о любви вряд ли говорил, обычно девочкам позднепубертатного возраста полунамека хватает, чтобы все самостоятельно надумать. Что же теперь мне предпринимать? Да и стоит ли вообще пытаться что-то делать? Покуда все сами успешно портят себе жизнь — к чему мешать людям…

— А что мы будем делать? — спросила самая юная участница экспедиции.

И это действительно важный вопрос. Однажды очертя голову я уже ходила в незнакомый дом, но в компании с умным сильным мужчиной, и то еле выкарабкались. Эх, мужчина, если бы не ты, сидела бы сейчас в своем клеверном домике и ждала тебя к обеду.

— Там живет одна женщина. Начнем с нее и спросим, не видела ли чего. В конце концов нас трое. — оптимистично заявила Люся.

— Если что не так — оглушим, а потом нас Тюхтяев отмажет — не менее самоуверенно резюмировала я. В любом случае план неплохой.

Мельница — это сильное место. Во-первых, она здоровая, как подводная лодка, выброшенная на берег. Во-вторых, тут редко кто бывает весенней порой, поэтому признаков жизни нет совсем.

Люся на ходу спрыгнула с коляски и побежала к двери.

На стук вышла очень яркая брюнетка лет тридцати — тридцати пяти. Я сразу почувствовала собственную женскую несостоятельность перед такой статью, фигурой и истинно царскими манерами. Глаза глубоко-серые, словно бархатистые, густые ресницы, безупречная кожа, красиво очерченные губы, лишь в уголке рта перебитые небольшим шрамом. Кто же посмел на такое совершенство руку поднять?

— Чем могу служить? — холеная белая рука легла на резной косяк.

— Мы новые владельцы Громовской усадьбы. Людмила Михайловна Шестакова и Ксения Александровна Татищева. — затараторила сестра, бесстыдно обшаривая глазами внутренние помещения, что сумрачным фоном виднелись за спиной хозяйки. — Наш гость, Дмитрий Хакасидис, вчера отправился в вашу сторону и пропал. Вы с ним случайно не виделись?

— Хакасидис? Какая фамилия непривычная. — глубокий гортанный голос словно пел каждое слово. Будь мужиком, слушала бы ее, забросив все дела.