Лёд и пламя. Слишком поздно - [8]

   Ты самолюбив и тщеславен, желаешь иметь самое лучшее, взобраться на вершину, не прилагая усилий. И боишься испачкаться, перестать быть правильным, чистеньким, свято соблюдающий собственный имидж.

   Ну, так получи, Серг! Получи то, от чего ты теперь так сознательно бежишь, мой красивый солнечный лицемер. Я покажу тебе твою собственную натуру и заставлю увидеть в ней потёмки, спрятанную часть, на которую отчаянно боишься взглянуть. И когда ты увидишь, как неприглядна эта темнота, ты возненавидишь меня, Серг. Ведь это я привёл тебя туда. Но прежде, чем это произойдёт...Ты узнаешь, что значит быть павшим ангелом. Боль имеет вкус, Серг! И вкус и цвет.

   Я верил, что прощу тебя однажды, сполна накормив за всё, что ты сделал со мной.

   Я стал безупречен, Серг. Безупречен абсолютно во всём, демонстрируя совершенное, идеальное поведение, особый тон, манеру, неуловимый флер превосходства, рассчитанный исключительно на окружающих. Записался в кучу секций, кружков, отправился изучать английский и с головой ушёл в учёбу, готовясь поступать в институт. Разумеется, я всегда находил время для тебя, но... Теперь характер и тон нашего общения изменились, стали другими, более опасными. Понимал ли ты? Я провоцировал тебя, Серг, завуалировано, неуловимо; дразнил, временами практически не скрываясь. И даже сам удивился тому, как, оказывается, легко и непринуждённо я умею играть, как легко, оказывается, могу заставить тебя ревновать.

   Моя сверкающая холодность стала идеальным оружием, почти таким же убийственным, как сжигающая до этого страсть. Но только моя страсть убивала лишь меня, а эта холодность убила тебя, Серг.

   Интересно, что ощущает человек, проигравший своему оружию на собственном поле сражения?

   ******

   - Я тебя люблю, Макс.

   Это признание далось тебе огромным трудом. Я прекрасно видел и понимал, что для тебя значило произнести подобное. Сломать собственную гордость, вывернуться из внутренней душевной коробки.

   - Максим.

   Я стоял перед тобой холодной надменной статуей, с интересом изучая собственные руки, делая вид, что не понимаю.

   Поднял глаза и поспешно отвёл, потому что видеть это море, океан напротив оказалось нереально, слишком тяжело для меня, чтобы удержаться от желания броситься в него, захлебнуться и утонуть. Но ты, Серг, слишком хорошо выдрессировал меня, научив и показав, что бывает рядом с тобой, если не остерегаться подобных порывов.

   - Докажи, - бросил я небрежно, почти с безразличной ленцой, впрочем, не утратившей лёгкой зацепки на взаимность. - Если любишь, докажи.

   - Как доказать? Что ты от меня хочешь, Макс?

   Я видел твои помертвевшие губы, черное лицо, в котором больше не было привычного лёгкого света. 'Интересно, Серг, сколько раз ты дрочил, думая обо мне? ' Раньше я бы никогда не позволил себе подобных мыслей, а теперь они возникали удивительно легко. Мы находились у меня дома, родителей не было. На стене тихо тикали часы, отстукивая время мучительными секундами. Мы мутили с тобой торт из сгущёнки, масла и печенюшек, и в какой-то момент, когда я, чертыхаясь, командовал подать крем, ты вдруг перегнулся через стол и поцеловал. Точнее пытался поцеловать, но натолкнулся на резко выставленную между нами лопатку, испачканную кремом, ледяной насмешливый взгляд и предложение попробовать, что получилось.

   Мне было забавно наблюдать за тобой. Раньше я бегал следом, мучительно пытаясь вывести тему в нужное русло, теперь этим занимался ты, методично сводя к нашим отношениям, а я изображал незамутненность во взгляде и делал вид, что не понимаю, что от меня хотят. В конце концов, ты потребовал поговорить прямо, и вот мы оказались в моей комнате.

   - Я люблю тебя, Макс.

   Осталось добавить только 'делай с этим что хочешь', пронеслось в голове ехидное, но я придавил эту мысль кулаком, требуя доказательств, жертвы прощения, грани, куда он готов зайти ради того, чтобы я ощутил себя полностью удовлетворённым.

   Я меланхолично стянул футболку и повернулся к тебе. 'Ах, да, мой Серг! Ты же не можешь, боишься сделать первый шаг!'

   Я поцеловал тебя сам. В отличие от тебя, я умею целоваться, Серг. Так, чтобы сносило башню. У тебя её сорвало намертво. Я смотрел на перекошенное от страсти лицо, ощущал руки, жадно сминающие задницу, рвущие ширинку, и сдерживался изо всех сил, чтобы не поддаться и не сорваться самому. Не дать тебе заполучить меня снова, а заполучив, отбросить прочь и растоптать, как уже было раньше. Больше я не буду просить тебя о любви, Серг, даже, если это будет значить отказаться от самого себя. Ты прав, Серг, мы действительно разные, и нам никогда не быть вместе.

   И когда ты уже готов был на коленях меня умолять, я отодвинулся и сказал так, как умел сказать только я:

   - Я тебе не верю, Серг. Если любишь, если действительно любишь, докажи.

   И ты доказал, Серг. Я никогда не думал, что ты, такой тщеславный, самолюбивый, заботящийся о своём лице, сделаешь это. Насколько же у тебя сорвало башню от меня, Серг? Сорвало настолько, что ты повторил эти слова на выпускном вечере при всём классе. Сказал это, обращаясь ко мне: