Лед и пламя - [4]

Белинде часто хотелось умереть. Может быть, она тоже была бы объявлена в семье святой. Может быть, она бы снова встретила обожаемую Сигне, которой ей не хватало так, что сердце было готово разорваться.

И она думала о малютке, которая жила сейчас в Элистранде. Родители Белинды снова и снова просили Герберта Абрахамсена разрешить им взять на себя заботы о дочери Сигне, но он этого не хотел. «У нее есть няня», — сказал он.

Еще одна вещь мучила Белинду — видение, которое сестры видели в тот вечер. Это было причиной, вызвавшей смерть Сигне, в этом Белинда была уверена. И это была ее вина — она должна была перекреститься и прочитать какую-то молитву-заклинание от всадника, появившегося из темноты. Это бы спасло Сигне.

Так свершилась трагедия, хотя никто не увидел в ней того, что за этим таилось.

Герберт Абрахамсен нанес визит, одетый в черное и с чуть поредевшими волосами на макушке, что он, правда, хорошо маскировал. Он чуть-чуть пополнел и немного побледнел.

И вот он сидел в лучшей гостиной отца и просил руки Белинды! Родители остолбенели, они уставились друг на друга. Белинда?

До них медленно доходил смысл происходившего. Перед ними сидел очень богатый человек. Они были безмерно счастливы тем, что он стал их зятем. Теперь он хотел жениться на их дочери, о замужестве которой они никогда и не помышляли. А сейчас он был еще богаче, чем раньше!

Сразу послали за Белиндой. Она вошла в переднике и так испуганно теребила завязки фартука, что Герберт неодобрительно сдвинул близко посаженные брови. Мать восхищенным голосом объявила ей невероятную новость. Реакция Белинды была спонтанной и, как обычно, неразумной:

— Спасибо, нет! Родители вздрогнули.

— Но, Белинда!

Тут все пришли в ужасное волнение. Белинду выругали. Родители не знали, как умаслить отвергнутого жениха. Белинда смущенно провела рукой по лицу.

— Я же не могу, — произнесла она жалобным голосом. — Он же принадлежит Сигне!

Они уставились на нее, пытаясь понять ход ее мыслей, который никогда не подчинялся каким-либо общепринятым правилам.

— Это, естественно, чувство благоговения, — пыталась объяснить мать. — Ей, видимо, кажется, что она не может занять место своей любимой сестры.

Герберт открыл свой безвольный рот, который многие женщины находили чувственным.

— Она этого и не сможет. Но мне нужен сын — и как можно скорее. Сын, который когда-нибудь станет моим наследником. А ведь мое наследство не такое маленькое. Нехорошо, что моя первая супруга умерла. Но я полагаю, что ваша вторая дочь — более крепкая и что она может быть полезной.

Он снова скользнул по телу Белинды уверенным жадным взглядом. Она невольно поежилась.

Ну неужели они не понимали то, что ей так трудно объясниться! Неужели они не понимали, что она не может взять что-то у Сигне? Особенно ее мужа, которым Сигне гордилась. Совесть Белинды не знала бы ни минуты покоя, если бы она, Белинда, взяла Герберта в мужья после Сигне. Что за кощунственная мысль! Она могла мысленно объяснить, но облечь это в слова не получалось.

Герберт Абрахамсен продолжал:

— Само собой разумеется, мы должны подождать, пока закончится траур, это ясно. Но ведь у меня в доме ребенок, и ему нужна ласковая материнская рука. Так что если бы ваша дочь могла бы уже теперь…

— Естественно, за этим дело не станет, — сказала мать Белинды.

— Не можем ли мы вместо этого взять малышку, чтобы она жила здесь? — быстро предложила Белинда.

Тут впервые Герберт посмотрел ей прямо в глаза.

У него были томные карие глаза, от которых его молодые кухарки падали в обморок. Белинда смущенно тряхнула головой. Ей вдруг представилось, что она увидела задумчивую корову. Довольно резко он сказал:

— Это мы уже обсудили. Ребенок мой и останется, естественно, в моем доме. Я желаю видеть его воспитанным в соответствии с моими принципами. Для девочки у меня были кормилица и няня, но сейчас они обе заканчивают работу, почти одновременно. Кормилица больше не нужна, а няня…

Он словно пробудился от досаждавших сновидений.

— Дело ведь в том, что девочка должна иметь мать! А я не могу представить себе кого-то более подходящего, чем сестру Сигне.

Пока взрослые разговаривали, мысли Белинды блуждали своими собственными странными путями. Буквально все в ее душе противилось мысли занять место божественной Сигне. Она просто не могла этого сделать! Да и Герберт Абрахамсен знал, вероятно, какая она неловкая и неуклюжая. Как же он мог передать нежного младенца в руки ей, ей, которая могла запросто выронить из рук стакан по своей рассеянности! Но было и нечто другое, что мучило ее. Хотя Белинда никоим образом не была избалована мужским вниманием, она испытывала сильное беспокойство под взглядами Герберта. Она не могла точно определить это беспокойство, но именно оно увлекало ее мысли на ложный путь. Она не понимала, почему у нее сложилось впечатление, будто этот человек имел в отношении нее другие планы. Все вокруг говорили, что он — шикарный мужчина и что он — блестящая партия. Сигне тоже говорила это, значит, так это и было. Но однажды Сигне неосторожно намекнула на «страстность, граничащую с распутством». Восемнадцатилетняя Белинда не вполне поняла эти слова, но сейчас она больше всего была напугана именно ими. Потому что она словно бы чувствовала, что они имеют отношение к ее величайшей тайне. Она сама ощущала странное волнение в своем теле, будто нагревалась кровь. Это смутное, неизведанное желание, которое она часто ощущала, становилось мучительно сильным. Никто не знал о ее грезах в тихие бессонные ночи, о ее попытках заглушить настойчивые телесные потребности, о ее страхе и стыде…