Лед и пламя - [11]

— О, мне так не хватает Сигне, — вырвалось у нее.

— Мне тоже, мне тоже, — пробормотал Герберт, в то время, как у Белинды ручьем струились слезы.

— Она была мне великолепной женой. А ты, маленькая Белинда, так сильно напоминаешь мне ее.

Это была неправда, потому что Сигне и Белинда были похожи друг на друга, как ночь и день.

— Поэтому я должен поговорить с тобой, — продолжал он елейно. — У меня такое ощущение, словно Сигне опять здесь.

— Вот как? — спросила Белинда недоуменно. Она больше не следила за его словами. Неужели она похожа на Сигне? Красивую, блестящую, умную Сигне? Это было уж слишком.

— Но Сигне была такой умелой, — возразила она.

— Да, конечно, она была такой, — согласился Герберт, — Она была самым прекрасным человеком, какого я когда-либо знал. Это она вышила монограмму на твоей простыне, ты знаешь это?

Глаза Белинды опять наполнились слезами.

— Нет. Это так красиво!

Герберт потянулся, чтобы показать, положил руку на спину Белинды и оставил ее там. Она лежала там так бережно, что со стороны Белинды было бы оскорбительно оттолкнуть ее.

Он без умолку болтал о Сигне, а Белинда углубилась в воспоминания. Так прекрасно с его стороны чтить подобным образом свою усопшую жену!

Вдруг она обнаружила, что его рука обвила ее талию. Она была так поглощена беседой о Сигне, что не обратила на это внимания раньше. Невольно она немного отодвинулась.

— Извини меня, — сразу сказал Герберт. — Ты понимаешь, мне показалось, что ты Сигне. А мне так ее не хватает, и как женщины тоже. Я был так одинок и забылся, что здесь сидит не она. Вы так похожи. Похожи своей привлекательностью…

Он убрал руку. Но его другая рука лежала, словно умоляя о понимании, на ее бедре. От него теперь шел острый запах. Пахло потом и чем-то еще, что Белинда не могла определить, но что навело ее на странную мысль о козле. Непостижимо!

Его лицо было совсем рядом с ее, оно было блестящим и оливковым, отчетливо виднелись отросшие волоски бороды. Герберт был из тех, кто должен бриться два раза в день. Как ей показалось, он дышал напряженно и уставился на нее остекленевшими глазами.

У Белинды было нехорошо на душе. Она вообще не знала, что ей следует делать. Мысли о Сигне совсем не помогали, ни в какой степени.

Но Герберт был мужчина с большим опытом в отношениях с женщинами. К счастью, он понял, что на этот раз ему не следует заходить дальше. Он поднялся и поблагодарил за беседу и подумал про себя, что теперь он оставил девушку в состоянии смятения и эротического возбуждения. Теперь она разочарована тем, что он ушел. А ему будет легче с ней в следующий раз, когда его матери не будет дома. А фру Тильды частенько не было дома — она любила посидеть в гостях за чашкой кофе.

После его ухода Белинда почувствовала сильное облегчение. От его прикосновения она не ощущала ничего особенного. И все же инстинктивно она догадывалась о связи между ними и теми чувствами и грезами, которые обычно тревожили ее в одинокие ночи. Она не хотела ни за что на свете испытать такие чувства рядом с Гербертом Абрахамсеном. Потому что тогда она бы действительно предала Сигне, так она думала. И все же она чувствовала себя ужасно неуверенной. Может быть, Сигне там, на небе, досадовала на то, что Белинда отвергла Герберта и его дружеские попытки сближения?

Она упала возле кровати на колени и молила доброго святого Георгия дать ей совет и направить ее на путь истинный. Во всех мыслях Белинды находилось место для забот о Сигне и ее благе.

В последующие дни Белинда трудилась, как маленький мавр, чтобы угодить привередливой фру Тильде, чтобы избегать Герберта и, прежде всего, чтобы окружить маленькую Ловису заботой, в которой она нуждалась. Белинда была расторопной, и всякий непосвященный заметил бы это. На немногочисленную прислугу производило хорошее впечатление то, как эта неуклюжая молодая девушка серьезно подходила к своим обязанностям. Но фру Тильда была недовольна. Она стояла за дверью или шкафом и наблюдала за Белиндой. И если она находила что-то, что невольно было сделано не так, то она сразу стучала по этому предмету. Белинда привыкла пугаться ледяного голоса и высокой прямой фигуры, одетой в черное, с бледной кожей и отливающими сталью темными волосами. У фру Тильды были такие же сросшиеся брови, как и у ее сына, такой же плоский профиль с загнутым носом и срезанным подбородком, но глаза были разные. Глаза у Герберта были с поволокой, а у Тильды совершенно невыразительные. Ее худые руки всегда были скрещены на груди, а спина была прямой.

Только когда взгляд ее холодных глаз падал на боготворимого сына, он мог теплеть и становиться почти сентиментальным.

Белинде довелось как-то услышать замечание Тильды Герберту, в котором сквозила подозрительность: «Мне кажется, ты проводишь теперь так много времени в детской, Герберт. Не делаешь ли ты ее самоуверенной?» «Кого? Ловису?» «Не будь идиотом! Эта дура Белинда может вообразить, что ты интересуешься ею!» «Ну, разумеется, нет, дорогая мама. Как ты могла это подумать?»

У Белинды не было намерения подслушивать, но ответ Герберта в какой-то степени обрадовал ее. Успокоил. Но он был очень назойлив. Он часто заходил в детскую, когда она ухаживала за ребенком. Тогда он болтал с дочерью, а его пальцы блуждали по лопаткам Белинды и вниз по бедрам. Ей приходилось делать вид, что нужно за чем-то сходить, чтобы уйти из комнаты. Теперь она знала, что он выдумает какой-нибудь предлог, чтобы войти в ее комнату, когда она заканчивала дела, связанные с ребенком. Чтобы поболтать о Ловисе или Сигне. Тогда Белинда стала торопливо уходить из дома, чтобы избежать таких визитов. Она шла в сторону церкви и обратно, пока ей не казалось вероятным, что он должен был отказаться от очередной попытки. Однажды в полумраке она увидела тень верхом на коне. И тогда всплыли удивительные ассоциации о святом Георгии и том памятном вечере, когда она и Сигне увидели видение на гребне холма. Видение, послужившее причиной смерти Сигне… Ах, так печально! Она не должна была об этом думать!