Лед и пламень - [41]

Начало 1934 года вновь приковало к Арктике внимание всего мира. Затаив дыхание, следила планета за дрейфом зажатого во льдах парохода «Челюскин». А затем за жизнью на льду Чукотского моря в лагере Шмидта экипажа и пассажиров ледокола, раздавленного льдами 13 февраля. На весь мир прозвучали слова привета, посланные челюскинцам в телеграмме, подписанной членами Политбюро ЦК ВКП(б): «Шлем героям-челюскинцам горячий большевистский привет. С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей славной экспедиции и в том, что в историю борьбы за Арктику вы впишете новые славные страницы…» Для спасения челюскинцев были брошены самолёты, направлены суда, двинуты санные партии. В успехе спасательных операций советские люди не сомневались…

Как раз в то время я пришёл в Арктический институт. Меня принял заместитель директора института Владимир Юльевич Визе. Я любил этого человека, и, разумеется, не только за то, что он сделал для меня очень много хорошего. Он всем делал добро. Просто его нельзя было не любить и не уважать — такой он был. Очень образованный, внимательный, преданный Северу.

Разговор наш начался, естественно, с челюскинцев. Визе видел эту историю по-своему — как полярный исследователь, большой учёный и государственно мыслящий человек. Он сказал, что, по его мнению, одной из причин гибели «Челюскина» было плохое знание закономерностей движения ледового покрова арктических морей.

— Правительство не раз указывало нам на необходимость всемерного развития судоходства в морях Арктики. Эта задача невыполнима без надёжного круглосуточного наблюдения за состоянием льда и погоды. Значит, нам надо строить в Арктике новые полярные станции и расширять старые. Сейчас для всех работников Главсевморпути и учёных Арктического института главной является транспортная проблема. Мореплавание в Арктике необходимо не ради самого мореплавания, а для дальнейшего освоения малодоступных северных областей пашей страны, для решения задач большого народнохозяйственного значения.

Визе подвёл меня к карте:

— Вот смотрите, пролив Вилькицкого — единственная артерия для сообщения между Карским морем и морем Лаптевых. Конечно, есть ещё путь вокруг Северной Земли, но это — дело будущего. А пока от навигационного состояния пролива и подходов к нему зависит успех или неудача плавания любого парохода по Северному морскому пути. Потому нам особенно важно иметь хорошо оснащённую полярную обсерваторию на мысе Челюскин…

Я с невольным уважением посмотрел на крошечный выступ на карте — самую северную точку материка. Визе достал из стола несколько листов бумаги, отпечатанных на машинке.

— Если за всю историю полярного исследования мимо мыса Челюскин прошло менее десятка судов, —продолжал Владимир Юльевич, — то в последние годы их здесь была целая флотилия. Только с 1930 года в порты Оби и Енисея прошло 133 иностранных корабля, не говоря уже о наших. Вам понятно, какое значение играет мыс Челюскин в навигации по Северному морскому пути?

— Ещё бы, даже очень! — ответил я.

— Так вот, — закончил Владимир Юльевич, — мы решили послать вас начальником полярной станции на мысе Челюскин. Согласны? — И, не дав мне возможности ответить, продолжал: — Там есть небольшая полярная станция. Но она не отвечает современным требованиям. В прошлом году ваш коллектив создал в бухте Тихой отличную обсерваторию. Такая же работа предстоит и на мысе Челюскин.

Так мыс Челюскин из географического понятия стал для меня реальной землёй, которую надо было обживать и обустраивать.

Времени до отъезда оставалось в обрез — четыре месяца. Надо было успеть подобрать кадры, доставить в Архангельский порт в разобранном виде научные павильоны, жилые дома, ангар, ветряк, оборудование мастерских и другую технику, вездеходы, радиостанцию и научную аппаратуру, одежду и продовольствие и ещё многое, многое другое. Но главным я считал подбор людей. На собственном опыте зимовки в бухте Тихой я убедился, как хорошо работается в коллективе, спаянном дружбой и доверием. От друзей-полярников я был немало наслышан о драмах и даже трагедиях на зимовках, когда попадались люди, слабые духом. Поэтому я не торопился принимать предложения, которых было немало, ведь нам утвердили солидный штат — 34 человека. Но объём работ был таков, что я понимал: людей не хватит. И предупреждал каждого, что он должен иметь вторую специальность и выполнять работу за двоих, иначе я просто не имею права взять его на зимовку.

Я обрадовался, что на мыс Челюскин согласились поехать некоторые мои товарищи, с кем провёл я год на Земле Франца-Иосифа, и среди них Женя Фёдоров. Он только что женился, и я предложил ему поехать с женой.

— Твоя Анна — женщина с характером и волей, к тому же дипломированный специалист.

Анну Викторовну уговаривать не пришлось. Её зачислили на должность геофизика: она вместе с Евгением окончила физический факультет Ленинградского университета.

Я стремился, чтобы в нашем коллективе была крепкая партийная прослойка. Поэтому, присмотревшись к научному сотруднику Арктического института, молодому и энергичному коммунисту Василию Мелешко, пригласил его на должность руководителя гидрологических работ. Мелешко с радостью согласился, но неожиданно вмешалось партбюро института. Не так много было тогда членов партии среди научных работников, и партбюро считало, что Мелешко нужен в институте. Пришлось мне пойти на заседание партбюро и доказать, что на переднем крае, в трудных условиях зимовки, нам он нужней. Мелешко отпустили. Василий возглавил партийную организацию нашего коллектива и всегда был там, где труднее. В последующие годы Василий Павлович Мелешко не раз зимовал в Арктике — был начальником полярных станций и руководителем морских экспедиций. Тем радостнее было мне встретить его в феврале памятного 1938 года, когда к нашей льдине приткнулся носом «Таймыр» и на его борту оказался Вася Мелешко, руководитель научной группы.