Лечение электричеством - [14]

— Они кого-то сегодня убили. Кругом полиция, сколько визга! Я ведь знаю некоторых из них. Я знаю, как все бывает. Это чиканос. Черкесы. Чурки. Ольга, ты знаешь историю про мою мать? Ее убили чекисты. Я ведь раньше верил этой власти, но потом… Я больше никогда не поверю этой власти, — художник Сасси попытался встать, но девушка остановила его материнским жестом.

Он оборвал руки жены со своей одежды, вернулся к треножнику. Поднял его, подтащил ближе к свету. Дунул на него дыханием дворянина, поставил точку. Он рисовал портрет королевы Великобритании Елизаветы II по ее заказу. Он чувствовал каждую точку ее судьбы, каждую морщинку на ее шее, всех этих мальчиков с гольф-клубов, всадников в прозрачных штанах, страшную смерть невестки… переломы конечностей в последние годы… Они становились почти ровесниками… Он жил ею, он посвятил себя ей в этой картине. Он вспомнил зачем-то Пола Маккартни в своем очередном прикосновении к холсту… Нельзя ничего забыть. Нужно, чтобы королева вместила в себя судьбы всего своего подданства, и его судьбу, Рогозина-Сасси… Пусть он будет писать в день по одной такой маленькой точке.

— Она знает, что делает. Чувствуешь, как ей страшно? Ольга, я хочу тебе рассказать. Ты понимаешь, почему я ее пишу? Она уже стара, но ее красота не в этом. Ты понимаешь, в чем глубина этого лица? Нет, не лица — лика. Рембрандт не стал бы возиться с предметами одежды, он бы сделал тайну…. Тайну во всем, кроме глаз… Закрой сейчас все, кроме глаз… Отойди вот туда, в тень. Да, вот так. Все, кроме лица, должно быть схематично. Только очертания тайны, облако… Ольга, закрой глаза…

Ольга, большая, молодая, томная, всегда в полусне — попыталась нащупать под халатом правой рукой свое сердце. Ее сосок зацепился за колечко, подаренное Эдуардом, и она подумала, что в ее жизни было время подарков. Время подарков и портретов, ей посвященных. Она вспомнила молодое бесстыдство Сасси, его хладнокровие и смелость, после того как он вышел из госпиталя; вспомнила свою мать, которая привезла его к ним домой отлежаться после полученных ран, оскорблений, обысков. Она вспомнила себя совсем другой девушкой, еще не обретшей смысла, растерянной, пустой до нового всплеска его признаний.

— Они тебя не признают, потому что ты такой чистый, — медленно произнесла Ольга. — Они до сих пор пытаются тебя убить. Я все понимаю. Их место в тюрьме, а твое — в большом мире. Ты помнишь, как тебя встречали здесь, когда мы приехали? Такое счастье. А теперь сплошные рожи… Не верь им. Они обманут. Я чувствую, как они смеются у тебя за спиной. Они не хотят тебе помогать. Эдик, они просто не могут. Они не понимают в живописи. У них нет знакомств.

— Оленька, прости меня. Я обещал тебе другое. Но ведь у нас хорошая квартира? Вид с балкона… И город очень близко. Всегда можно поехать к Джо, это уже успех… Разве тебе мало денег? Покажи мне твою сумочку, сапожки… Замечательно, да? Меня помнят, со мной здоровались в галерее, я учитель Зверева. Меня учил Георгий Кузьмич Кравченко… Ты знаешь, что он преподавал в Петербургской академии художеств. Я ученик Марка Шагала, друг Эмиля Кио… Знаешь, как меня спрашивают на таможне? Проведи одну линию — и мы ее уже не пропустим. Государство признает, что я художник. Оно считает меня своим достоянием. Но оно предало меня. В меня верит только английская королева. Ольга, мы должны вернуться в Россию. Там скоро выберут нового президента… Ольга, у меня есть фотографии…

ФРАГМЕНТ 21

В Ван Ворст парке играли русские дети. Один из них поднял в небо воздушного змея треугольной формы, змей зацепился за высокую ветку тополя и больше не летел. Мальчик с удовольствием наблюдал за происходящим: змей застрял, сверстники смеялись, тетки бегали перешептываясь. Дети собрались толпою вокруг мальчика.

— Сейчас придет мой папа, — с уверенностью говорил мальчик. Он показывал пальцем на змея, потом в сторону дома… Если не помогало, тыкался Эвелине в живот своей лохматой головой. — Какая разница, сейчас придет мой папа. — Мальчик красовался перед нерусскими ребятишками. Они любили его, потому что были мало с ним знакомы. — Сейчас придет мой папа, — орал он. Колбаса с усердием дергала за веревку, но змей держался, еще сильнее запутываясь в голых ветках.

Вместо папы появился Сасси с мольбертом и со своей женой. Ольга отошла в сторону, села в беседке, стала читать Бальмонта, прикрыв тяжелой обложкой книги свое лицо. Сасси расставил треножник, начал вглядываться в происходящее. Он положил один из засохших листьев себе на бумагу. Обмазал его красным и тут же выбросил, поднял другой, намазал его зеленым: на бумаге получилось два накладывающихся друг на друга контура. Сасси посмотрел на изображение, нехорошо улыбнулся и скомкал листок в садистской страсти. Он подошел к Эвелине и спросил:

— Можно сделать потише? Мне больше, чем шестьдесят лет. Я должен работать. Проходит жизнь. Я буду заходить, покупать: у вас хороший выбор. Приготовьте сегодня куриного супа. Нет, лучше солянки. Вы знаете: такой, которую мы с Оленькой любим. А почему вы не в магазине?

Эвелина его уважала, но не без предрассудков.