Лечебное дело zyablikova - [2]

С ужасом думаю, чтобы я тогда делал, если бы застал её ещё живой.

На втором “самостийном” дежурстве меня вызвали в огромный дом на Кутузова, 26, в котором совсем недавно жили Брежнев и Андропов, о чём говорили две большие мемориальные доски на стене дома. Вызывал 80- летний пациент, военный пенсионер, которому стало "плохо с сердцем". С виду пенсионер выглядел браво и бодро, не внушал никаких опасений, гемодинамика была стабильной, и я бодро порекомендовал ему нитраты per os. Через несколько часов он вызвал снова, и в этот раз диспетчера к нему уже отправили “кардиобригаду” в составе рыжего сухого кардиолога Ефимовича, по кличке “Ефимоза”. Последний прибыл уже тогда, когда несчастный пенсионер тоже биологически скончался, установил “ОИМ” как причину смерти, и по возвращении на подстанцию прочёл мне небольшую ликбезовскую лекцию о линейной тактике в таких случаях.

Как в старом еврейском анекдоте: “мама, Ви будете смеяться, но Розочка тоже таки умерла…”

Это было моё третье самостоятельное дежурство, и уж сегодня, как мне казалось, всё пройдёт без сучка, без задоринки, хватит этих досадных ошибок, пора, наконец, показать всем, кто такой фельдшер zyablikov…

Оптимизму мне добавила и разгулявшаяся погода с температурой воздуха +20 и более. Те 10 минут, что я шёл от площади Киевского вокзала до 4-й подстанции во 2-м Брянском переулке, наполнили мои лёгкие такой лёгкостью, что я готов был взлететь, воспарить, взмыть, встрепенуться, воспрянуть, и даже вознестись… хотя последнее было как-то не по-комсомольски.

* * *

На подстанции царила такая же радостная обстановка. Все свободные водители высыпали из душных и сальных водилен на 1-м этаже, и все они теперь толпились на стоянке возле своих машин, курили, лениво пинали по шинам и обменивались солёными шофёрскими шуточками. “Свободные” фельдшера в расстёгнутых халатах курили у крыльца, блаженно щурясь на налившееся солнце. Между ними безбоязненно прыгали ошалевшие воробьи и суетливо семенили исхудавшие голуби, стуча клювами по тёплому пахучему асфальту.

Окна диспетчерской на втором этаже были распахнуты настежь. Там, как всегда, сидели два или три старших фельдшера, принимающие и распределяющие вызова. Это были суровые курящие тётки лет 35-40, совершенные неандерталки на мой взгляд, всегда намазанные и накрашенные сверх меры, хрипло-сиплые, с “сиськами” и “ляжками”, которые, по высказыванию Фридриха Энгельса, были “не только органом труда, но и продуктом его”. Опытнее, прожженнее и вульгарнее особ, чем эти, я больше нигде не встречал. Они разговаривали по телефону и перебрасывались с водителями солёными линейными шуточками, которые по солёности намного превосходили шофёрские.

Атмосфера этого невероятного праздника жизни оглушила меня совершенно. Я остановился поздороваться с курившими фельдшерами, среди которых были два или три моих однокурсника, заговорив с ними о чем-то, поэтому не сразу услышал, как диспетчерша сипло орёт на меня сверху:

– zyablikov, з…@л ты там трепаться! Пришёл работать, так работай, б… – вызов уже тебе! Женщина, 27 лет, острые боли в животе, с улицы – Смоленская площадь, напротив Гастронома, на нашей стороне Садового…

Таким образом, на раскачку времени не было. Усилием воли обломав себе спровоцированные острым приступом весны крылья, я ринулся на 2-й этаж, мигом переоделся, получил под роспись наркотики, рацию и тонометр, схватил ближайшую дежурную укладку и побежал отыскивать своего водителя.

Напротив Гастронома на Смоленке, в равнодушной толпе, от острых болей в животе мучилась молодая женщина, и только я, я – zyablikov, мог ей помочь!!

– Куда едем? Где? Смоленка? Уличная? – осклабился водитель Аскарсаидов, по кличке “Аскарида”. – Понятно… ща вылечим! Садись, студент!

“Какая она тебе “уличная”? – возмущённо подумал я, садясь рядом с этим примитивным, всегда пахнущим бензином существом. – Уличные – там, в мире капитала!”

Где-то в Лос-Анджелесе! в фильме “Новые центурионы”, который я смотрел в глубоком детстве. Там двое полицейских, старый и молодой, патрулируют ночной город, по пути сгребая с центральных улиц циничных чернокожих проституток и набивая ими свой “воронок”.

Я смотрел этот фильм “Дети до 16 не допускаются” в очень нежном возрасте, тайком от родителей, и полицейская машина, полная пьяных чернокожих проституток, глубоко тогда поразила моё пионерское сознание…

Аскарида резко тронул наш белоснежный храм здоровья с места, и погнал вверх по Большой Дорогомиловской. Перестройка ещё толком не началась, но ветер перемен дул тогда изо всех щелей, и публика на улицах столицы начала резко меняться. В двух шагах находился Арбат, который только что превратили в пешеходное непонятно что, сплошное гулялово хрен пойми, кого – сугубый паноптикум “неформалов” и провинциалов. Оттуда этот паноптикум растекался по прилежащим улицам.

Что ж, суматоха и бред весенней Москвы за окнами сразу же пришпорили моего водителя, и мы в мгновение ока миновали остаток Большой Дорогомиловской, пулей проскочили Бородинский мост, словно вдоль по Питерской-Питерской промчались сквозь Смоленский проезд, у МИДа резко, пронзительно скрипнув, повернули налево и оказались на месте.