Лебединая песня. Любовь покоится в крови - [113]

Что дальше, вам известно. Не зная, что мы уже раскусили трюк с чернилами и что своими действиями он подписывает себе смертный приговор, Гэлбрейт попытался убить Брэнду. Но у него не получилось. Не представляю, что с ним творилось после этого. Когда Стэгг и я приехали сюда от Брэнды, он в отчаянии попытался выяснить, что нам известно, и подслушал за дверью. Мы бросились в погоню, и, — Фен развел руками, — sic transit[34].

Наступило долгое молчание. Фен зевал, разевая рот, и наконец директор спросил:

— Полагаю, Сомерс или Гэлбрейт сумели бы продать рукопись — скажем так, не привлекая к себе лишнего внимания?

— Это можно было бы сделать разными способами, — ответил Фен. — Похоже, оба собирались уехать за границу и жить под другим именем, чтобы никто не мог связать их с событиями в Кэстривенфорде. Алиби было им нужно до конца семестра — а потом тот или другой исчез бы без следа. В этом деле есть один момент, который можно толковать по-разному. Вероятно, Сомерс не убил Лава — хотя после того, как он попытался задушить Брэнду, его репутация не должна нас беспокоить.

— Почему вы так решили?

— Сомерс, несомненно, собирался убить Лава. Но его самого могли убить раньше, чем он выполнил свой план. Иными словами, убийцей Лава вполне мог оказаться Гэлбрейт, поскольку у него имелись такие же мотивы для убийства, как у Сомерса. Выбирайте любую из этих версий. Мы никогда не узнаем правды, хотя обычно в подобных вопросах не остается неясностей.

— А обыск в доме миссис Блай дал какие-нибудь результаты? — спросил директор.

— Ни малейших. Боюсь, миссис Блай последовала совету Тавернера и сожгла письма в печке. Письма! — воскликнул Фен. — Письма Шекспира пустили на растопку…

— Не переживайте, — промолвил директор. — По крайней мере, у нас осталась одна страница из «Вознагражденных усилий любви». Не представляю, как она могла уцелеть среди огня, после которого осталась горстка пепла.

— Я знал, что рукопись должна быть у него, — мрачно заметил Фен. — Но единственное, что мне оставалось, это стоять и смотреть, как она превращается в золу… Впрочем, вы правы, одна страница у нас есть — сильно обгоревшая, но целая и хорошо читаемая. Я попросил суперинтенданта сделать для меня копию.

— Правда? Можно взглянуть?

Профессор достал листок и протянул директору, который надел свои очки в роговой оправе.

Вознагражденные усилия любви

Двор короля Наварры.

1-й придворный

Так, говоришь, они должны вернуться?

2-й придворный

Быстрей, чем вылупившийся из яйца птенец,

Свалившись с дерева, стремится вновь забраться

Обратно в материнское гнездо, —

Так наш всемилостивейший повелитель и король,

А с ним Бирон с Дюменом и Лонгвиль, спешат сюда

Для исполнения священного обета, который дан

Был год назад прелестницам французским.

Живя отшельником в уединенном месте

Среди снегов Карпат, где властвует мороз,

Сковав крестьян в их хижинах убогих,

И даже Феб боится показать свой лик

Холодным иглам ледяных вершин,

Наш благородный господин смягчился сердцем

И стал отзывчивей к чужим невзгодам,

Поскольку испытал их сам. А наш Бирон,

Как тигр, опутанный сладчайшей из сетей,

Утратив все былое безрассудство,

Чудесно изменился в той больнице,

Где врачевал он язвы прокаженных

Ради любви прекрасной Розалинды.

1-й придворный

Так, значит, дамы тоже будут здесь?

2-й придворный

Да, мы их ждем с минуты на минуту.

Но погляди — сюда идет Армадо,

нелепейший из чудаков, а с ним слуга.

1-й придворный

Давай послушаем, что скажут эти двое.

Входят Армадо и Мотылек.

Армадо

Мой юный паж, мой маленький мудрец, скажи:

не думаешь ли ты, что вожделение и похоть

развели мою Нетгу и ее супружеские клятвы

по разным сторонам нашего существования?

Мотылек

Мой ветхий рыцарь, я бы мог гораздо лучше

ответить на ваш вопрос, будь у меня такая же

окладистая борода, как у вас: ибо бороды —

не что иное, как ключ к женским сердцам.

Армадо

Только к ее сердцу, дитя мое; только к ее сердцу.

Мотылек

Да благословят ее нижние юбки

вашу невинность. Но раз уж мы заговорили

о женских сердцах, то нет такого сердца…

— Хм, — пробормотал директор, вернув бумагу Фену. — По-моему, наш Бард выглядит тут немного бледновато. Это продолжение «Бесплодных усилий любви»?

— Именно так. Как вы знаете, «Бесплодные усилия любви» обрываются внезапно, а здесь мы видим продолжение истории после возвращения влюбленных. Впрочем, я не исключаю, что перед нами просто сиквел шекспировской пьесы, написанный кем-то другим. На эту мысль наводит явная бедность стиля — хотя, если вспомнить «Тита Адроника», это не самый веский аргумент. К тому же дальше пьеса могла сильно оживиться с появлением Башки или Тупицы.

— Как насчет почерка?

— Он похож на известные автографы, это ясно.

— Думаете, пьесу когда-нибудь ставили?

— Поскольку о ней упоминает Мирес — вероятно, да. Хотя, скорее всего, в театре она провалилась — сиквелы часто проваливаются, — вот почему ее никто не переписывал и не пытался поставить еще раз. Но на странице нет никаких следов того, что ее использовали как суфлерский экземпляр, — если вы об этом.

— Как, по-вашему, она могла попасть в коттедж?

— Я по-прежнему думаю, что все дело в юной даме, — ответил Фен. — Она попросила его показать ей образчик своих работ, вот он и всучил ей это. Письма могли бы многое прояснить, но… Бог его знает. В академических журналах давно ломают копья на сей счет. Один из самых удручающих моментов в нашей жизни — то, что во всем шекспироведении нельзя найти ни одной гипотезы, с которой были бы согласны все. Я всегда симпатизировал критику, который, потратив много лет на изучение загадки шекспировских сонетов, однажды заявил, что лучше бы он их вовсе не сочинял.