Лебединая песня - [6]

Советские армии пытались с ходу ворваться на нашу священную землю, но гнев германского солдата, впервые за всю войну сражавшегося на родной земле, был ужасен — большевики отброшены с огромными потерями. Однако истекающий кровью враг еще не сломлен. Он пытается наступать. В эти дни затишья на фронте враг будет стараться прощупать нашу оборону путем засылки разведчиков.

Пусть каждый дом станет неприступной крепостью. Помните правила чрезвычайного положения: не открывайте двери незнакомцам, не подвозите их на автомашинах и конных повозках, не предоставляйте им убежища и питания, доносите в гестапо и полицию о появлении незнакомых людей. Помните: нарушение этих правил карается по законам военного времени. Помощь властям в обнаружении преступников щедро вознаграждается! Хайль Восточная Пруссия!

Смерть каждому, кто окажет помощь советским лазутчикам!

Как сказал гаулейтер и обер-президент Восточной Пруссии господин Эрих Кох: "Мы знаем, что нам предначертано судьбой стоять на страже здесь, на Востоке. Нашему любимому фюреру Адольфу Гитлеру, которому мы принадлежим целиком, вместе со всем, что имеем, первому работнику и солдату нации — троекратное "Зиг хайль"!

А сейчас прослушайте утренний концерт. Рихард Вагнер. Увертюра к опере "Лоэнгрин"…»

ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА — САТУРН

Целый час ушел у разведчиков на то, чтобы снять товарищей с мачтовых сосен. Шпаков и Раневский оказались, к счастью, отменными «верхолазами». Овчарова и Целикова удалось подтянуть к стволам сосен; отстегнув подвесную систему, они спустились на землю. Мельников, раскачавшись на стропах, ухватился за шершавый ствол сосны. Зварика — он висел ниже других — обрезал стропы и удачно приземлился, по-кошачьи, на четвереньки. Пятнадцатилетний Генка Тышкевич — его.парашют повис сразу на четырех соснах — ухитрился самостоятельно расстегнуть карабины наплечных и ножных обхватов и ловко спрыгнуть наземь.

Зину Бардышеву начали снимать первой, а сняли последней. Обвешанная тяжелыми сумками, девушка не могла пошевелиться. Висела она метрах в пяти над землей, и Шпаков не решился перерезать финкой стропы. Отрезав несколько строп от своего парашюта, он взобрался на сосну, подвязал их к стропам парашюта Зины и опустил концы на землю; затем, подтянув девушку к стволу сосны, он снял с нее рацию и батареи и перерезал лишние стропы, Зина, держась за подвязанные стропы, благополучно спустилась на землю.

Капитан, поторапливая товарищей, озабоченно хмурится — как ни старались десантники сдернуть парашюты с сосен, им это не удалось. Можно бы, конечно, подвязать стропы и по двое, по трое виснуть на них. Но командир понимает: ждать больше нельзя, каждая минута промедления грозит гибелью. Вдали, за лесом, уже слышится собачий перебрех… Грузовой тюк не удалось найти, но делать нечего. Коротки июльские ночи!… Хорошо хоть, что все собрались, все живы и целы. Надо скорей идти, надо бежать от места выброски…

— Всем надеть головные уборы. Подшлемники убрать в вещевые мешки! — тихо произносит капитан и сам первый нахлобучивает кепку на голову.

Девушки заменяют подшлемники на темно-серые береты. Даже в эту минуту Аня машинально, чисто женским движением поправляет коротко остриженные волосы. На ней жакет, перешитый из темно-зеленого демисезонного пальто, черные лыжные брюки до щиколоток. Она прячет в мешок сапожки, надевает туфли-«танкетки» на низком каблуке. Теперь все в цивильном. Если посмотреть издали, группа беженцев. Вблизи разглядишь — странные беженцы: парни с автоматами, один с русской винтовкой, у девушек — пистолетные кобуры на боку.

— За мной! — коротко командует капитан и быстро, почти бегом устремляется в глубь леса.

Пройдя два десятка шагов, оборачивается, бросает на ходу:

— Мельников и Раневский! Запоминайте путь — ночью вернетесь искать груз!

И вот они идут гуськом, десять разведчиков, идут по земле, по которой никогда еще не ступал ни один советский человек. Автоматы на боевом взводе, палец на спусковом крючке.

Капитан внимательно оглядывает лес. Он тут вроде бы совсем как вокруг деревни Выгузы, бывшей Вятской губернии, где двадцать шесть лет назад родился Павел Крылатых. Те же сосняки и ельники, такие же валуны и тот же вереск. Только там, на родине, — дебри, первозданная глухомань, вековые сосны в три обхвата, а тут — эрзац, не лес, а словно бы парк.

Капитана грызет тревога — он еще не смог сориентироваться, ведет группу почти наобум, по компасу. Так можно с ходу попасть к черту в лапы. Хмурится небо — Крылатых поглядывает на светящуюся стрелку компаса на кисти правой руки; развиднеется — ищет планету Сатурн на небе, оглядывается на Полярную звезду.

Под утро крепчает северо-западный морской бриз. Уже сползает рассвет по медным стволам рослых сосен. Капитан прибавляет шагу. Группа по-прежнему идет гуськом в рост, но теперь капитан еще больше заботится о том, чтобы продвигаться скрытно и бесшумно. Шум балтийского ветра в соснах маскирует движение группы, но он же маскирует и противника. И время от времени капитан останавливается, прислушивается к тревожному вою ветра и гудению сосен, приникает ухом к земле — нет ли погони?… Быстрее, шире шаг!