Лебеди Кассиды - [15]

— Дай план-карту, — попросил Голиков.

Райт опустился рядом с ним, и некоторое время они внимательно изучали план. Лица их мрачнели. Единственный вход в компьютерный зал оказался заваленным, и его сторожили все адские создания базы. Компьютер был не доступен для человека. Кассеты с программой, которые они несли, оказались бесполезным грузом.

— Ну что? — Райт встал. — Как у вас говорят: труба дело?

— Какие там двери еще, не помнишь?

— Там одна дверь с сервомотором. — Райт сплюнул, оттянув маску.

— А стены?

— Что стены? — американец пожал плечами. — Ты же знаешь тесноту баз. Это видимость стен. Они нашпигованы электроникой.

— А может, это и к лучшему? — задумчиво сказал Голиков и снова склонился над планом. Райт присел рядом, и прямо перед глазами Виталия был черный рукав костюма американца с вмонтированными в обшлаг часами. На часах рубиново горели цифры:

02.27.

СЕВЕРО-ЗАПАД ЮЖНОЙ АЗИИ, 18 ИЮЛЯ 2009 ГОДА, 22.10

— Голиаф, — пробормотал Холоран.

Он бредил, лежа около зарослей дикого винограда, на импровизированной постели, которую Лебедев соорудил из подушек сидений. Сам Лебедев сидел на капоте машины, разглядывая в оторванное зеркало заднего вида свое измученное небритое лицо. Лицо было красным, как и белки глаз. Казалось, что в лице отразился весь ужас прожитого дня.

Холоран зашевелился, и из-под пледа вывалилась его странно исхудавшая рука. Лебедев никогда не думал, что человек может так исхудать в один день. Он подошел к американцу и дал ему глотнуть холодной родниковой воды.

Американец открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Лебедев.

— Сухо во рту, — Холоран судорожно глотнул воду. — Постоянная сухость во рту и слабость, словно меня варили… И голова! Голова раскалывается от боли… А ты?

— Так же, как и ты, Оливер!

Лицо Холорана было мертвенно бледным, и на нем выделялись красные глаза. Чтобы заглушить головную боль, Холоран принялся биться головой о край сиденья, где был твердый пластмассовый угол.

— Перестань, — сказал Лебедев.

— Мне так легче, — признался Холоран. — Я боюсь, что она лопнет. Голова куда важнее ног, ведь они просто идут, а голова смотрит на наших желтоухих братьев… — он опять начал заговариваться и на глазах «поплыл»: взгляд его стал мутным и бессмысленным.

Лебедев укрыл его пледом, сам чувствуя слабость и металлический привкус во рту. Хотелось забиться в какую-нибудь щель, спрятаться и не видеть никого, и никому не позволять видеть себя. Голова раскалывалась от боли. Он привалился к теплому жесткому колесу машины и увидел сон, в котором его сын Валерка гулял по парку с юной одноклассницей самого Лебедева, а среди деревьев кружили огромные черные бабочки, похожие на мрачные цветы, и Валерка показал девочке пятнадцать белых черепов, живописно расставленных на зеленой траве у маленького оранжевого ручейка, и сказал, что это и есть знаменитые черепа сада Реандзи, потому что, откуда ни посмотреть на них, виден лишь один череп, череп его отца, который держит в руке лукавый дипломат Оливер Холоран, ранее служивший в корпусе быстрого реагирования, потом в ЦРУ, а в настоящее время занимающийся разведением тошнотворных противорадиационных препаратов, которые он скрещивает на досуге с генералом Улья-Раабом, мечтая вывести маленького послушного аятоллу, панически боящегося смерти и державшего в руке Лотос, несущий на себе Будду.

СЕВЕРНАЯ АМЕРИКА, 18 ИЮЛЯ 2009 ГОДА, 02.35

Райт и Голиков сидели около снятой панели стены. Обнажилась сложная электронная схема, состоящая из алых капелек резисторов, полупрозрачных пленок интегральных схем и золотых, серебряных и белых кружков модульных групп.

— Не здесь, — огорченно сказал Голиков. — Но если судить по схеме — это где-то рядом.

— Это уже вторая панель, которую мы сняли, — хмуро сказал американец. — Ты не ошибся, Вит?

— Нет, — отозвался Голиков. — Будем снимать еще одну панель. Другого выхода нет. Следи за коридором.

Он начал ощупывать стену, отыскивая крепления следующей панели.

Панель полетела на пол, и тут что-то закричал американец, и коридор озарился вспышками выстрелов. Сзади что-то затрещало, начало гулко лопаться. Голиков ощутил спиной невероятный жар, но оборачиваться было уже некогда.

Он увидел то, что так яростно искал.

СЕВЕРО-ЗАПАД ЮЖНОЙ АЗИИ, 18 ИЮЛЯ 2009 ГОДА, 23.00

Лебедев пришел в себя от холода. Приступ прошел, и на некоторое время русский почувствовал себя вполне сносно. Он не был медиком, иначе бы сразу понял, что это временное облегчение пришло к нему скорее всего в последний раз.

Тело его сотрясалось от озноба.

С наступлением ночи в горах холодает. Выбиваясь из сил, Лебедев перенес американца в машину, установив снятые ранее подушки сидений на прежнее место. Неожиданно он вспомнил, что за весь день они ничего не ели, и это воспоминание отозвалось в его организме легкой тошнотой.

Холоран пришел в себя.

В машине было темно, и они едва различали друг друга. Холоран стиснул пальцы русского:

— Ты здесь, Ник?

— Да, Оливер, — отозвался тот, чувствуя ледяные пальцы товарища.

Холоран слабо пошевелился.

— Я вот о чем подумал, Ник. Мы всегда относились друг к другу с недоверием и симпатией. Я имею в виду русских и американцев. Мы всегда боялись, что кто-то из нас опередит другого. Плохо, что мы так долго боялись поверить друг другу, хотя эта вера была единственным, что могло дать нам мир.