Льды возвращаются - [5]

Шаховская оглянулась, посмотрела на него, огромного, тяжелого, со лбом мыслителя. Она заметила, что Буров любовался ею.

– О погасшем «солнце» все слышали, – задорно сказала она, – но почему оно погасло, никто не ответит.

– Как знать! – лукаво сощурясь, неожиданно для самого себя сказал Буров и тут же поймал себя на том, что красуется перед незнакомой женщиной.

Она заинтересовалась:

– Уж не туда ли вы направляетесь, мужественный незнакомец?

– Вы проницательны.

– Тогда вы по меньшей мере несете с собой готовое решение, которого трепетно ждут беспомощные научные светила.

Он нахмурился, задетый за живое:

– Если бы вы были физиком, я не поскупился бы на информацию.

– Стоит ли опускаться до неуча!

Буров посмотрел на нее сверху вниз.

– Наверное, уже все перезабыли, – предположил он.

– Ну, знаете ли!.. Впрочем, это меня интересует разве что только ради того, чтобы получить о вас представление.

– Благодарю за интерес. Что ж... могу сознаться. У меня отнюдь не готовое решение. Только гипотеза, которую я мечтаю подтвердить.

– Мечтаете? Вот вы какой? А у вас есть факты, на которых вы основываетесь?

– Мне известно явление. Ядерные реакции в районе «Подводного солнца» вдруг стали невозможными. Я отвечаю почему.

– Не кажется ли вам, что гипотезы можно выдвигать только в объяснение фактов?

– Старая песня тех, кто отмахивается от нового слова. А разве у Джордано Бруно, дерзко высказавшего мысль об обитаемости иных миров, были факты в подтверждение его гипотезы? Но гипотеза эта, за которую он был сожжен инквизицией, заставила в наше время искать факты в ее подтверждение. Нет, милая незнакомка! Гипотезы можно выдвигать не только на основе фактов, но и для того, чтобы искать факты в определенном направлении. Этим и должны заняться ученые в районе «Подводного солнца».

– Так и предоставьте им выдвигать гипотезы на основе найденного. Меня учили, что научные гипотезы вправе выдвигать только ученые.

– Если не ошибаюсь, вы не хотите признать за мной такого права? Считаете, что, прежде чем говорить на научную тему, надо предъявить справку ученого совета о присвоении степени. А как быть с учителем Циолковским, с часовым мастером Мичуриным, с лабораторным служителем Фарадеем?

– В недурной ряд вы себя ставите!.. По другую вашу сторону я бы еще поставила Василия Буслаева, Степана Разина и Ермака Тимофеевича... когда он еще не был завоевателем, а только разбойничал.

Буров разозлился:

– Уж если бы я был разбойником, то просто выкинул бы за борт такую княжну, как вы.

Она засмеялась.

– А что вы знаете об этой княжне? – Шаховская почему-то выделила последнее слово.

– Скажите мне, что вы любите и что ненавидите, и я определю, кто вы.

– Извольте. Люблю такое: «Завеса сброшена, ни новых увлечений, ни тайн задумчивых, ни счастья впереди...» Зовут меня Лена.

– Почему Надсон? – удивился Буров. – Это так с вами не коррелирует.

– А вы, конечно, должны стихи писать сами.

– Почему?

– Ну, как Суворов. Вы должны делать что-нибудь совсем вам не соответствующее.

– Например, сочинять сказки.

– Сочините мне сейчас какую-нибудь сказку, и я все скажу про вас.

– Хорошо. Я попробую. Ну о чем?

– О лесе.

– Хорошо. О лесе. Жил-был лес, угрюмый, вечно ворчал на каждое дуновение ветра.

– Ворчал лес? Забавно. Дальше, – приказала она.

– Деревья в лесу были изогнутые, узловатые, толстые, всем недовольные... И особенно возмущались они совсем непохожим на них белоснежным деревцем, которое распускало золотившуюся полупрозрачную листву. Толстухам казалось это непристойным – стоять такой белоснежной на обрыве, у всех на виду. И они трясли ветками, наклонялись друг к другу и наушничали...

– И в лес пришел художник, – подсказала Лена.

– Да. В лес пришел художник, который жил в мире ханжей, как березка в этом лесу. Он захотел нарисовать ее... И нарисовал ее такой, какой она ему представилась. Он сделал это и ужаснулся. Он знал, что его все осудят, призовут к правителю города, сожгут перед ратушей его полотно. Тогда он закрасил написанное, оставив только одну березку, кора которой была как кожа женщины...

– Так говорил Марко Поло

– Художник никому не показал своего творения. Он скоро умер от пьянства – писал не то, что хотел. Вдова, у которой он снимал мансарду, стала за долги распродавать его вещи. Но картину с березкой никто не купил, и она досталась бедному студенту с мечтательной душой.

– Он должен был поселиться в той же мансарде.

– Да. В той же мансарде. Но большое окно там за делали, чтобы не было так холодно, оставили лишь совсем маленькое слуховое окошечко. И в это окошко только раз в день, вечерней зарею, заглядывал луч солнца. Однажды студент, отвлекшись от латыни, которую зубрил, взглянул на березку в тот момент, когда по ней скользнул волшебный луч. Взглянул – и ахнул. Каким-то чудом из-под красок проступили другие, береста березки слилась в белизну нагого женского тела, золотистая листва стала ниспадающими кудрями, и на студента смотрели зовущие глаза... Юноша бросился к картине, но видение исчезло – он заслонил собой горящий луч... Студент перестал ходить в кабачки, не пил больше пива с друзьями; вечерами просиживал около своего слухового окна, ожидая, когда волшебный луч оживит волшебную девушку... И она появлялась ему на миг, появлялась и исчезала... И была она его тайной до самой глубокой старости, когда стал он прославлен и знаменит. И все он ждал, что сойдет она когда-нибудь к нему с полотна, все ждал...