Льды возвращаются - [41]

Академик протянул мне темные очки. А на улице и так было темно. Теперь узкие щели стали черными.

Академик отдал команду. После этого в репродукторе послышался голос, предупреждающий об опасности:

– Всем укрыться в убежищах! Атомный взрыв! Всем укрыться в убежищах...

Мне стало жутко, и я никак не могла совладать с собой. Зубы начинали стучать. Если бы Буров меня увидел, он стал бы презирать...

Потом в репродукторе послышался стук метронома.

– Все, как тогда, – оглянувшись на маму, сказал Овесян.

Она улыбнулась ему.

В репродукторе слышался голос:

– Девять... восемь... семь... шесть...

Я ухватилась за спинку стула, на который села мама, до боли сжала пальцы.

– Пять... четыре... три... два...

Овесян поднял руку.

– Один... ноль! – в унисон с репродуктором крикнул он.

Я смотрела в черную щель. Мне показалось, что ничего там не произошло. Но вдруг на горизонте беззвучно выросло огненное дерево... Именно дерево, потому что оно расплылось вверху светящейся листвой. Говорят, что у гриба атомного взрыва черная шляпка. Это только днем. А в полярную беззвездную ночь эта черная шляпка светилась.

И потом заколебалась почва. У меня закружилась голова.

У подножия огненного дерева на горизонте образовался белый холм, словно море со льдами приподнялось там.

И только потом на нас обрушился звук. Он сжал голову, в глазах у меня помутилось, стены поехали куда-то вбок. Если бы я судорожно не держалась за стул, я бы упала.

Академик целовал маму.

Потом, одетые в неуклюжие защитные противоядерные балахоны поверх шуб, мы вышли на берег моря.

Мама и академик уже знали, что все вышло, как ждали: произошел не только инициирующий атомный взрыв – загорелось под водой и атомное солнце. Реакции, которые не проходили на старом месте, здесь протекали нормально.

На берегу мы застали капитана Терехова.

Овесян обнял его за плечи.

– Ну как, ледовый волк? Пришел конец твоим льдам! Доволен? Сейчас коньяк будем пить, плясать, шашлык жарить!..

– Принимать ледокол спешу, – ответил капитан.

– Вот и выпьем сразу за все... Ты только посмотри, как быстро освобождается от льдов полынья. Слушай, капитан. Хочешь ледовую разведку провести? Бери катер, иди к старой установке. Если пройдешь на катере – значит, скоро вся полынья от льдов освободится. И путь твоему возрожденному ледоколу станет намного легче.

– Можно, я тоже поеду с капитаном? – попросила я.

Мама хотела запротестовать.

– Можно! Можно! Пойдешь против течения. Никакой опасной радиоактивности. Будешь гонцом нового марафона. Сообщишь Бурову о победе слепцов. Скажешь: вслепую, а зажгли «солнце».

– Почему вслепую? – удивился капитан.

– Потому что так и не поняли, почему оно погасло. А ты думаешь, люди знали, что такое электрический ток, когда строили первые динамо-машины?

Капитану не терпелось скорее вернуться к своему ледоколу.

Катер весело застучал мотором, и мы отплыли от берега, лавируя между льдинами. Так и не успел Овесян угостить нас коньяком.

Может быть, атомный взрыв разогнал тучи – в небе засветились звезды, но они померкли сейчас рядом с роскошными занавесами, которые свисали с неба, переливаясь нежными фиолетовыми и красноватыми, тонами.

Овесян шутил, что это все в честь одержанной победы.

Я видела такое сияние впервые, и мне оно действительно казалось связанным с тем, что здесь недавно произошло.

Капитан сам сидел за рулем и искусно вел катер, выбирая разводья. Мы двигались против течения и против ветра, который гнал нам навстречу льдины, подтаявшие в районе подводного вулкана. Он сейчас словно работал в паре с «Подводным солнцем», подогревая полынью.

За каких-нибудь два часа мы уже были около научного городка.

Буров и Елена Кирилловна встречали меня.

У них был загадочный вид. Они, конечно, уже знали обо всем. Им сообщили по телефону, да они и сами видели атомный взрыв. Он вызвал здесь такой ураган, что с Великой яранги чуть не сорвало купол, оборвалось несколько струн-оттяжек.

– Ну, Люд, – сказал Буров, когда мы пришли, – значит, академик назвал это новым марафоном?

– Да, новая марафонская битва, выигранная им. А я, как знаменитый гонец, должна была добежать до вас, но умирать у ваших ног он не позволил.

– Правильно сделал. Потому что сейчас надо бежать обратно.

– Как обратно? – не поняла я.

Тогда Буров усадил меня на табуретку и сам сел напротив, как обычно папа садился.

– Слушай, Люд. Сейчас получено страшное известие о ядерном взрыве.

– Почему страшное? Радостное, – поправила я. – С разрешения ООН.

Буров отрицательно покачал головой:

– Нет. Ядерный взрыв произошел не только здесь. Почти одновременно он произошел и в африканском городе, на который сбросили атомную бомбу... Неясно, что там произошло. Связи нет. Но можно себе представить. Десятки тысяч задавленных, разорванных, испарившихся людей. И радиоактивная саранча, жалящая, как скорпион... А за первой бомбой может последовать вторая. Сейчас уже медлить нельзя.

– Люда, останови хоть ты этого безумца, – сказала Елена Кирилловна. – Его сошлют навечно, закуют в кандалы...

– Куда там дальше ссылать, и так на краю света,– без тени улыбки сказал Буров. – При неудаче никто даже не заметит моей дерзости, а при удаче... Снесли бы, конечно, голову, если бы судили победителей.