Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - [44]

Жаловаться на порядки, царившие в воспитательном доме, было некому – во всяком случае, администрация этого заведения, узнав о жалобщике, начинала настоящую травлю несчастного, и он, как правило, переводился в какой-нибудь другой воспитательный дом, еще хуже этого, или же выходил после этого заведения с такой страшной характеристикой, что вряд ли мог рассчитывать на что-нибудь путное в жизни…

Да и жаловаться здесь было не принято – по многим причинам – надо отметить, что жалобы и жалобщики отнюдь не приветствовались самими воспитанниками.

Таковы были порядки в этом заведении – они во многом были скорее тюремными, и для завершения сходства не хватало только металлических решеток на окнах, злых собак и вышек с охранниками во дворе, колючей проволоки на ограде.

После того, как их отец, Патрик О'Хара по приговору был помещен в специальную тюрьму города Шеффилда, коронный суд постановил отдать его детей, тогда еще тринадцатилетнего Уолтера и одиннадцатилетнюю Молли, в воспитательный дом Вуттона…

– Эй, ты, как тебя?

Уолтер даже не подозревал, что этот окрик может относиться к нему – до такой степени он был ошарашен новыми впечатлениями.

Он только что пришел из «приемника», где его и его сестру судебный исполнитель передал администрации воспитательного дома под расписку, вполголоса переговорив о чем-то с клерком – притом до слуха Уолтера то и дело долетали слова: «да, тот самый О'Хара, который…», «пожизненное заключение, хотя он заслуживает и большего», «взорвал пассажирский самолет», «страшный человек», «терроризм», и то самое страшное слово, которое, как сразу же подметил подросток, заставило вздрогнуть клерка – «ИРА».

Два длинных зала среднего размера были полны народа. Новички робко жались вдоль стен и сидели на подоконниках, одеты они были в самые разнообразные костюмы – тут попадались и нелепые джинсовые рубища, на два или три размера больше, чем требовалось, явно с чужого плеча, и строгие дорогие костюмы, и матросские курточки с позолоченными пуговицами, и мелькали кожаные куртки с многочисленными заклепками и узорами, столь любимые рокерами, хотя до возраста, когда человеку все на свете заслоняет «Харлей-Дэвидсон», собравшимся подросткам было еще далеко.

Вскоре, однако, новичкам предстояло избавиться от этой домашней одежды, получив у кастелянши полный казенный комплект… Старожилы в одинаковых оранжевых комбинезонах (повседневная одежда в воспитательном доме) сразу же бросались в глаза своим однообразием и особенно – развязными манерами. Они ходили по двое или по трое обнявшись, некоторые перекликались через весь зал, иные с дикими воплями гонялись друг за другом.

Густая едкая пыль, заставляющая то и дело чихать, поднималась с натертого мастикой, грязного от многократного прикосновения ног паркета.

Можно было подумать что вся эта топающая, кричащая и свистящая толпа специально, преднамеренно старается ошеломить его, Уолтера, своей возней и гамом.

– Ты что, оглох, что ли?

Уолтер обернулся и поискал глазами человека, который мог выкрикнуть это обращение.

– Я к тебе обращаюсь!

Перед ним, засунув руки в обвисшие карманы, стоял рослый воспитанник и рассматривал новичка сонным, скучающим взглядом.

– Как твоя фамилия, я спрашиваю?

– О'Хара… Уолтер О'Хара…

– А, понятно… – сказал воспитанник с некоторым презрением, – из Ирландии, что ли?

– Да, из Белфаста…

– Из самого Белфаста?

– Ну да… А почему ты спрашиваешь? Ты что, бывал там?

– Нет.

– Тогда почему спрашиваешь?

С минуту подумав, воспитанник вкрадчивым голосом поинтересовался:

– Скажи, а деньги у тебя есть?

У Уолтера было тридцать с небольшим фунтов, которые он получил от отца незадолго до его ареста на гостинцы, однако вид воспитанника не внушал доверия, и потому мальчик произнес:

– Нету.

Тот прищурился.

– А ты, часом, меня не обманываешь?

– Нет, – ответил Уолтер и отвернулся. Говорить с этим развязным подростком ему явно не хотелось.

Однако тот не уходил.

– Э-э-э, скверно, что у тебя нет денег… И не предвидится?

– Нет.

– Почему? Уолтер промолчал.

– А у тебя есть родители?

Эти нелепые расспросы начали уже надоедать Уолтеру, и потому он, смело посмотрев на подростка, перешел в наступление:

– А тебе какое дело?

Подросток замялся.

– Ну, если бы у тебя были родители, то они бы передавали тебе деньги… Иногда бы давали… Хоть иногда… Понимаешь?

– Ну, передавали бы… А тебе что?

– А я бы одолжил их у тебя… Так одолжишь, когда у тебя появится хоть несколько монет?

Это обещание совершенно ни к чему не обязывало, тем более, что Уолтер твердо решил никому не при каких обстоятельствах не говорить о тридцати фунтах, которые лежали у него в потайном кармане.

– Может быть…

И мальчик резко повернулся, с явным намерением уйти прочь.

– Постой, постой, – остановил его новый знакомый, легонько тронув за плечо.

Видимо, этому развязному подростку в тот день было скучно, и он искал себе каких-нибудь непритязательных развлечений.

Склонив голову набок, он спросил:

– А ты как тут оказался?

Уолтер замялся – ему не очень-то хотелось рассказывать этому типу, который сразу же ему не понравился, о своем отце.

– Это очень долго объяснять, – ответил мальчик уклончиво.