Лайза Миннелли. История жизни - [72]

Каким-то чудом работу над фильмом удалось-таки довести до конца, причем надо отметить, что исполняемые в нем песни пополнили творческую копилку Лайзы, особенно заглавная «Нью-Йорк, Нью-Йорк», которая стала для нее чем-то вроде новой визитной карточки.

Премьера фильма состоялась на восьмую годовщину смерти Джуди — 22 июня 1977 года — и оказалась бенефисом для Линкольновского Центра. За демонстрацией последовал огромный банкет в гриль-зале «Радуга» Рокфеллерского Центра — высоко над переливающимися огнями города, который так любили и мать и дочь. Для Лайзы Нью-Йорк был особым, волнующим местом, он подстегивал ее, стимулировал, одновременно давая свободу от назойливых толп поклонников.

«Это единственное место, где я пользуюсь полной анонимностью, — говорила она. — Он всегда полон новых лиц, новых задумок, новых идей. Здесь бьет ключом жизнь, какие здесь шикарные вечеринки и, разумеется, знаменитый нью-йорский юмор».

В тот вечер, когда состоялась премьера, Лайза в полупрозрачном красном платье, опираясь на руку законного супруга, упивалась новыми лицами, роскошью и потрясающим банкетом, продолжавшимся до первых проблесков рассвета на Ист-Ривер. После чего вся компания отбыла на специально устроенный для них завтрак, организатором которого в модной дискотеке «Студия 54» стал Хальстон.

Критикам, писавшим рецензии на «Нью-Йорк, Нью-Йорк», в отличие от Лайзы, было не до веселья — они не участвовали ни в работе над лентой, ни «обмывали» ее. «Сэтердей Ревю» — в то время авторитетный журнал — нашел, что картина затянута, хотя и отметил игру Лайзы. «За два часа тридцать пять минут — а это, признайтесь, многовато, — «Нью-Йорк» так и не находит завершения. Но зато он дает нам возможность взглянуть на Лайзу Миннелли в ее самом харизматическом образе (в некоторые моменты может показаться, что перед нами ее мать, Джуди Гарленд), и уже этого было достаточно для вполне сносной развлекательности».

Пенелопа Джиллиас, писавшая для «Нью-Йоркера», не сочла нужным расшаркиваться: «Мартин Скорсезе сделал несколько прекрасных фильмов, но, увы, этот не из их числа. Начать с того, что в его основе лежит исходный плагиат названия и эры, диалоги — бессмысленное, этакое эрзац-питание, предлагаемое для зрителей, что истосковались по кино тридцатилетней давности. Лайза Миннелли бессовестным образом копирует собственную мать. «Нью-Йорк, Нью-Йорк» на самом деле «Хо-хо, хо-хо».

Особенно болезненным для Лайзы был комментарий Стенли Кауффманна в «Нью Репаблик»: «Нью-Йорк, Нью-Йорк» не более чем одна из лавины неудачных картин, захлестнувших США в последнее время. Авторы пытались слепить крутую, сентиментальную, в духе «шоу-бизнеса» ленту с огромным количеством песен тех лет… Но ее сентиментальность не трогает, а то, что остается, отнюдь не круто, а временами просто отвратительно, но главным образом она скучна и банальна. Картина, при всех ее недостатках, имейся в ней хоть какое-то очарование, еще сошла бы за приемлемую. Увы, Лайза Миннелли начисто его лишена».

А вот «Ньюсуик», который в прежние годы любил раскритиковывать ее, на этот раз занял противоположную позицию. Вот что писал обозреватель журнала Джек Кролл: «Миннелли потрясает в сцене, в которой она записывает «А жизнь продолжается…». И здесь двойной фокус более чем к месту: динамичная певица — это одновременно и Лайза Миннелли, и Джуди Гарленд. И это не стилизация, а трогательный синтез старого и нового».

Зато Мартин Скорсезе был еще более резок, когда назвал игру Лайзы имитацией. «Наденьте на нее парик и перед вами ее мать, — заявил он. — Что я могу еще сказать?»

Позднее он все-таки вынужден был признать, что многие из недостатков картины имели место по его вине: «В конце концов я понял картину. Жак-Люк Годар зашел ко мне как-то раз на ланч и завел разговор о том, как ему понравился «Нью-Йорк, Нью-Йорк». По его словам, в основе своей это фильм о несовместимости двух творческих натур — дают знать себя ревность, зависть, разница в темпераментах. До меня постепенно стало доходить, что это настолько близко мне самому, что я был не в силах это выразить, когда работал над фильмом».

Пока шли съемки, Мартин не на шутку увлекся Лайзой, его собственный брак дал серьезную трещину, а его законная супруга проводила на площадке большую часть времени, поскольку являлась автором сценария. Как и в других ситуациях, в которых оказывался Мартин Скорсезе — и в этом его гений и его слабость, — он увлекся сразу всем — картиной, сюжетом, действующими лицами.

«На мой взгляд, фильм неплох, хотя, как мне кажется, он хорош потому, что правдив, — заявил он. — Он о двух людях, любящих друг друга, и оба они творческие натуры (как Скорсезе и его жена). В этом вся соль: проверить, выдержит ли их брак… Я ужасно расстроился, когда съемки подошли к концу, потому что во время работы над картиной мне многое пришлось пережить. Некоторым людям понятна концовка, до других она просто не доходит».

И тем не менее Лайза, которая наверняка размышляла о сравнениях между ней самой и ее покойной матерью, все-таки была уже в достаточной мере профессионалкой, чтобы спокойно отнестись к тому факту, что ее последние работы оказались далеко не шедеврами. (Хотя при этом она, несомненно, с удовольствием открутила бы головы кое-кому из критиков). И поэтому она решила возвратиться туда, где ей неизменно сопутствовал успех — то есть на сцену. Вот как она оценивала свою карьеру: «В 1975 году я посчитала, что могу позволить себе сняться в кино, и мне стало ясно, что если «Нью-Йорк, Нью-Йорк» обернется провалом, то хорошего тогда не жди. Мамочки! Да в Голливуде не простят, если у вас три неудачных картины подряд!»