Лавка колониальных товаров - [16]

Прикупив тут же рядом две пары бронзовых фибул, путешественники, не обращая внимания на мельтешение, живописно задрапировались в свои хитоны. Теперь они стали походить на снующих покупателей, ничем внешне из их среды не выделяясь. Осталось приобрести какие-нибудь сандалии, чтобы в давке не оттоптали ноги. Проблему Серега решил просто. Он вернулся к уже знакомому торговцу хитонами и поинтересовался:

– Сандалии?

После чего получил направление. Они пошли в указанную сторону и на-ткнулись на лавку сапожника. Готовая обувка обоим была маловата и заросший как орангутан и такого же рыжего цвета сапожник что-то бормоча, очертил их стопы на кусках кожи и велел приходить вечером.

– Ну, будем пока смотреть под ноги, – успокоил Бобров расстроенного Серегу.

И они пошли рассматривать местный базар, чтобы определиться с импортом и экспортом. Бобров, честно говоря, до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке, хотя встраивание в образ шло пока без осечек, и никто со стороны уже не мог бы выделить его из толпы. Конечно, если не приглядываться. Просто давило на мозг осознание того, что ты находишься за два с половиной тысячелетия до своего рождения, что вокруг совершенно чуждый мир, который о тебе и не подозревает, и которому ты глубоко безразличен.

От упадочнических мыслей его отвлек Серега, больно ткнув в бок:

– Смотри, шеф.

Здесь продавали ткани. Целый ряд. В основном конечно шерстяные, причем довольно тонкие, но много было и льна, и шелка. И даже хлопок наличествовал в небольшом количестве. Ткани поражали богатством красок. От чисто белого через все цвета спектра чуть ли не до ультрафиолетового. И даже тканые узоры присутствовали. Цены были самые разные, но все, что характерно, выше той, по которой они продали свой рулон трактирщику. Однако Бобров о содеяном не жалел. Если соотнести цены здесь и там, то открывался невиданный простор для махинаций, особенно если найти такой товар, который пойдет на ура там. А вот с этим пока было не совсем здорово, а если быть точным, совсем не здорово. Народу, избалованному свалившимся на голову изобилием, трудно впарить товар ручной работы. Если только серебро в виде монет. Но не будешь же сдавать монеты ведрами. Сначала не поймут, потом заинтересуются. Ну а потом... Даже представлять не хочется.

Серега пер впереди как ледокол и народ уважительно расступался. Боброву не надо было беспокоиться о том, что кто-то его ненароком толкнет или оттопчет босые ноги. Он шел и глазел по сторонам, замечая и отмечая все, по его мнению, заслуживающее внимания. Они прошли целую линию горшечников, предлагавших в основном местный ширпотреб, отличающийся разнообразием форм, среди которого, однако попадались и истинные шедевры гончарного искусства, всякие там амфоры и пифосы с нанесенными на них рисунками. По соседству те же амфоры продавались уже наполненными и, поинтересовавшись ценой, Бобров узнал, что вот эта почти четырехведерная посудина местного, как он понял, ординара стоила всего восемь драхм. Это получалось, что литр тянул чуть больше одного обола. Это даже с учетом транспортировки получалось ничтожно мало. Больше денег бы отнял разлив и последующая реализация. По сравнению с вином обычный кусок шерстяной ткани, который здесь носил красивое название – гиматий тянул аж на десять драхм. То есть товарный обмен таил в себе просто фантастические возможности.

Бобров с Серегой прошли, вернее, протолкались через весь рынок из конца в конец и примерно составили представление о товарах и ценах. Теперь необходимо было их осмыслить. А еще необходимо было, чтобы какой-нибудь знающий человек растолковал им местные законы. Они уже как-то привыкли, что в их времени сейчас царит полное беззаконие. А здесь они были люди новые, знакомств и связей не имеющие. А на новом месте лучше всего сидеть тихо и быть жутко законопослушным. Поэтому путешественники направили стопы в уже известный им трактир, с содержателем коего поневоле были знакомы.

Трактирщик, которого, как они выяснили, звали Агафоном, о чем им по секрету поведал раб, исполнявший по совместительству функции привратника, оказался на рабочем месте, то есть в столовой. Увидев входящих, он поспешил навстречу с такой широкой улыбкой, что Бобров даже на мгновение поверил, что он им безмерно рад. Однако, Серега не был столь доверчивым.

– Месимериано,* – сказал он, запинаясь, но хозяин понял и радостно закивал.

* обед (греч.)

Месимериано, собственно, ничем не отличался от завтрака. Единственно, что вместо рыбы наличествовало мясо. Его подали целым куском на глиняной тарелке, и Бобров опять был вынужден разделывать его своим ножом. Опять был хлеб из муки грубого помола, масло и нечто вроде каши из, как они поняли, бобов. Вина было больше. В смысле, целых два кувшина. И путешественники по старой русской традиции выдули оба, отчего почувствовали себя несколько переполненными.

Посетив заведение, называемое красивым словом афедрон, они добрались до комнаты и плюхнулись на ложа. Отсутствие белья им нисколько не мешало.

– Шеф, – подал голос Серега. – Так что мыс этого дела можем поиметь?