Лавина - [4]

Ксения прочитала и сказала:

— Ерунда.

— Почему ерунда?

— По всему. Кто это смотрел на твои колени? Где?

— Везде. В автобусе. В метро.

— О Господи…

Ксения не чувствовала Надьку. И не хотела напрягаться. Для того чтобы почувствовать другого человека, надо отвлечься от своих дел и мыслей. Надо отодвинуться и посмотреть на расстоянии. Но близкие люди существуют слишком тесно, а лицом к лицу — лица не увидать.

Надька показала свои стихи Нэлиной маме. Все-таки она редактор, работает в журнале.

Нэлина мама прочитала и сказала:

— Стихи незрелые, но есть темперамент. Энергия. Смелый посыл.

Вот пожалуйста… Чужой человек нашел смелый посыл, а родная мать ничего не находит… Гасит. Тянет за ноги вниз.

Нэлина мама была вдова. Ее муж-летчик исчез при невыясненных обстоятельствах. Самолет перевозил какой-то груз в Африку. И пропал — самолет и экипаж. Может быть, упал в джунгли, их тела съели дикие звери. Никто ничего не знает. Установить не удалось.

Пропавший отец и муж становится легендой семьи, иконой, гордостью. Его портрет с засушенной розой висит на самом видном месте. Нэля проверяла свои поступки мнением отца: это папе бы понравилось. Или — папа так бы не поступил… Отец был ориентир.

А отца, бросившего семью, хочется скрыть, как позор. Надька завидовала, что у Нэли есть ориентир, а у нее нет. Плыла по жизни без руля и без ветрил. Куда занесет, туда и занесет.

Надьку часто заносило на Ленинские горы. Ей нравилось стоять на смотровой площадке и смотреть на панораму Москвы. Москва — большая, необъятная, как планета. А Надька — песчинка. Жалкая половинка. Так хотелось составить с кем-то целое… С президентом, например. Стать первой леди. Или с Онассисом — и положить Москву в карман. Подсвеченные солнцем, плыли лиловые облака, меняя очертания.

Через год девочки поступали в институт. Нина — в архитектурный, Нэля — во ВГИК, на киноведческий, а Надька — в педагогический. У Ксении там были знакомые. Но и знакомые не смогли помочь. Надька провалилась с треском.

Надька боялась возвращаться домой и пошла к Авету. Они вместе поступали и вместе провалились. Друзья по несчастью.

Авет уговорил остаться ночевать, у него была своя комната.

Надька теряла свою невинность очень глупо — и совершенно бесплатно, и безо всякой любви. Этот Авет даже не понял, что она девственница, а утром даже не предложил чаю.

Мать Авета, закопченная армянка, зыркнула глазом. Спросила:

— Что, женилка понравилась?

Надька не знала, как ответить на этот вопрос, и сказала:

— Ну почему? Авет очень хороший юноша…

Что касается «женилки» — Надька ничего не поняла и ничего не почувствовала толком. Целоваться — и то интереснее.

Надька устремилась к подругам и сообщила сокрушительную новость. Состоялось производственное совещание.

— Просто ты не умеешь, — прокомментировала Нина. — Центр удовольствия находится в мозгу.

Надька вытаращила глаза. Она не представляла себе, как может женилка проникнуть в мозг.

Нина взяла листок бумаги, карандаш, быстро начертила раковину и эрогенные точки. И цифрами поставила: что, где и в каком порядке. Нина была сильна в теории. А может, и не только. Сие тайна, покрытая мраком. Нэля тоже не распространялась на свой счет. Подруги были тихушницы. Дружба, называется.

Дружба для того и существует, чтобы выворачивать душу, как карман. А иначе — какой смысл? Надька была открытым человеком, себе во вред, разумеется…

— У тебя вода в жопе не держится, — замечали подруги.

— А зачем она там нужна? — возражала Надька.

Подруги определились по части образования. Нина поступила в архитектурный, Нэля во ВГИК, на киноведческий, как будто кто-то будет читать ее статьи. И читать не будут, и заплатят кошкины слезы. Выйдет замуж за такого же киноведа, будут разговаривать об умном и питаться магазинными пельменями.

В том же журнале «Америка» Надька прочитала: дочь Онассиса Кристина вышла замуж за русского парня. С ума сойти… Кристина влюбилась настолько, что переехала в Москву и поселилась в четырехкомнатной квартире.

Надька рассматривала фотографию везунчика: ничего особенного, какая-то проблема с глазом. И вот пожалуйста… Значит, птица счастья действительно летает и кому-то садится на плечо.

* * *

Ксения устроила Надьку работать секретаршей в художественно-промышленное училище. Но Надьке было там скучно. Она складывала руки на стол, голову на руки — и спала. Заведующая учебной частью не могла это видеть. Как ни откроешь дверь, Надька, как тюлень, лежит грудью на столе, а лицо такое, будто она его отлежала. Грозилась выгнать, но Надька и не держалась за эту копеечную должность. У нее были совершенно другие планы.

Где водятся иностранцы? В Большом театре, на Красной площади, в цирке и на смотровой площадке.

В Большой театр не попасть, Красная площадь — далеко от дома. А смотровая площадка на Ленинских горах — четыре остановки на троллейбусе.

Надька приходила на площадку как на дежурство, и сердце каждый раз замирало: а вдруг?…

Это был вторник. Надька запомнила, потому что в этот день выдавали зарплату.

Шел мелкий дождь. Народу на площадке — никого, если не считать торговцев сувенирами.

Возле матрешек стоял белесый немец и торговался. Продавец показывал ему четыре пальца, а он в ответ — три.