«Лав – из» - [49]

Завадский молчал, склонив голову. Видно было, что он чего-то боится. Мы стали домысливать, что он боится своей матери, может быть, она до сих пор бьет его или издевается над сыном психологически. Отец Завадского пообещал все выяснить. Некоторые университетские преподаватели сказали, что Завадский очень изменился, стал молчаливым и замкнутым, на большой перемене не ходит с товарищами пить пиво, к семинарам не готовится, всегда растерянный и без галстука. Кто-то слышал, как Завадский заикался, а до сих пор за ним такого не прослеживалось. Мы испугались, что парень и вправду влюбился в Катерину, и решили устроить их свидание в последний раз, после чего на время приостановить операцию.

– Помни, что ты должен сделать! – напутствовали мы его.

– Я помню, – ответил Завадский.

Но последнее рандеву закончилось фатально. Мы видели, как Завадский довел Катерину до дома, как они немного постояли возле подъезда, как Завадский схватил девушку в объятия и начал целовать, как она замерла, сжав губы, и так стояла, пока Завадский не упал на колени и не начал рыдать, после чего она зашла в дом, и больше ее никто не видел.

Мы подбежали к пареньку, подняли его с колен и отвели в наше укрытие, чтобы выяснить, что случилось.

Завадского трясло, у него изо рта шла пена, и мы заподозрили у парня эпилепсию. Он стонал, говорил, что ненавидит себя, что с сегодняшнего дня ненавидит и себя, и всех, и город, что дальше жить он не может, потому что предатели не имеют на это права, поносил доброе имя своей матери, которая, как выяснилось позже, действительно его безмерно любила и никогда не то что не ударила сына, но и слова ему плохого не сказала.

Поляк Витольд бубнил себе под нос, что со странными людьми нельзя обращаться так, как это сделали мы, что они не терпят насилия над собой, потому что их психика очень хрупкая, и что теперь, поспешив, мы утратили все завоевания, которые принес его, Витольдов, план.

Кто-то из медсестер дал Завадскому успокоительное. Пани Грехова взялась выпытывать:

– Дружок, про что вы сегодня разговаривали с Катериной?

– Про белый цвет.

– ?

– Она сказала, что меланхолия белого цвета.

– Ага, так у нее меланхолия?

– Нет, у нее белое платье.

– Еще про что говорили?

– Про детей.

– О господи, она беременна?

– Нет, она рассказывала про город, из которого дети выгнали своих родителей.

– Она назвала город, в котором это случилось?

– Нет, она только сказала, что эти дети, выросши и став родителями, выгнали из города самих себя.

– Катерина точно не сказала, как называется город?

– Нет, и мне кажется, что такого города не существует.

– Пан Завадский, нас не интересует то, что не существует. Вы говорили о чем-нибудь еще?

– Еще мы говорили о вихре снежинок, перемешанных с сигаретным пеплом.

– О, мы так и знали, что Катерина курит! По ней это сразу видно! Как мы не догадались раньше!

– Пан Завадский, вы можете объяснить, почему Катерина отказалась с вами поцеловаться?

– Потому что она влюблена в кого-то другого.

– Это ничего не означает: можно любить одного, а целоваться с другим. Вы не знаете, в кого она влюблена?

– Не знаю.

– Почему вы так болезненно отреагировали на отказ Катерины вас поцеловать? Неужели вы влюбились в эту девушку?

– Я не влюбился в нее. Я люблю другого и предал его.

На этом мы допрос предусмотрительно прервали, потому что сказанное уже не относилось к нашему делу. Неожиданное признание Завадского мы вообще решили не разглашать. По разным причинам. Во-первых, это могло бы послужить плохим примером для других студентов, во-вторых, мы не хотели прилюдно порочить честь семьи Завадских, в-третьих, мы не хотели, чтобы об этом узнала Катерина, ведь, возможно, операцию «Дафна» еще удастся спасти.

Родители забрали измученного сына домой, а мы снова остались ни с чем.

Утром стало известно, что Катерина не появилась в университете. Встревоженная преподавательница ядерной физики прибежала к нам уже после первой пары. Мы решили, что говорить об исчезновении Катерины еще рано, ведь она могла первую пару проспать, или не успеть на автобус, или просто не захотеть прийти в университет. Может, она стеснялась посмотреть в глаза Завадскому, может, жалела, что так плохо с ним обошлась. Завадский в университете тоже не появился. Мы догадались, что он себя плохо чувствует.

Но в тот день Катерину так никто и не видел. Хуже всего, что Раида тоже не пришла в университет, однако владелец продуктовой лавки на Полевой засвидетельствовал, что Раида приходила покупать овсяное печенье.

Мы решили нанести женщинам визит. Мы еще ни разу не были у них дома и сейчас, с учетом всего произошедшего, чувствовали, что имеем на это право.

Дверь открыла Раида. Катерины нигде не было видно. Мы извинились перед Раидой за поздний визит и сказали, что нас беспокоит Катеринино отсутствие в университете, если она заболела, то, сказали мы, нам нужно про это знать, чтобы выписать ей справку.

– Ее нет, – ответила Раида и пригласила нас в квартиру.

– Пани Раида, – грозно молвила Аронец, – что вы сделали со своей дочерью?

– Это вас не касается, – Раида выглядела уставшей, – но, если хотите знать, она поехала на море ловить аквариумных рыбок.