Ласточка улетела (Лидия Базанова) - [5]

Новая база для партизан была приготовлена заранее. Когда смертельно усталые люди разбрелись по землянкам, к девушкам вошел комиссар отряда – Сергей Багров. Увидел, что они еле живы от усталости, и решил их приободрить шуткой, которая очень подходила к военному времени и, так сказать, к ситуации.

– Поосторожней, девчонки! – прикрикнул он, с наигранным испугом глядя на пол, прикрытый лапником. – А вдруг тут побывали гитлеровцы и заминировали все? Вдруг где-то здесь подложена мина?

Лида оценила шутку комиссара и принялась прыгать по углам землянки, что было силы топая и приговаривая:

– А ну, где здесь мина?

Багров побелел и поскорей вышел вон. Да, если бы тут в самом деле оказалась мина, никто из шутников и костей не собрал бы…

Первой из отряда ушла Аня. Ее определили на жительство в городок Осиповичи под Бобруйском. Она работала санитаркой в городской больнице. Это было хорошее прикрытие, однако Аня заболела тифом, а рация вышла из строя. Починить ее на месте было невозможно, пришлось уходить в отряд, так что ее карьера разведчицы прервалась довольно скоро – в отличие от Лидиной.

Ей раздобыли документы на имя Лидии Михайловны Карчевской, жительницы пригородной деревни Журавцы. Теперь она ежедневно получала от своих помощников, местных подпольщиков, разведывательные данные и информировала Центр о размещавшемся в городе немецком гарнизоне, о наличии самолетов на аэродроме, об оборонных укреплениях, которые строились в городе и на реке Березине, о расположении зенитной и дальнобойной артиллерии, складов и боеприпасов, а главное – о движении поездов. Сведения, передаваемые ею, играли огромную роль в подготовке и проведении операции «Багратион», в ходе которой была освобождена Белоруссия.

Ласточке совершенно фантастически везло! Не от отца ли все-таки унаследовала она это везение? Два пеленга, две недавние облавы, во время которых гитлеровцы перетряхивали все окрестные дома сверху донизу, лишь заглядывая во двор тех, где в самом деле находилась рация, преисполнили Лиду удивительной уверенности в своих силах. И для нее немалым ударом стал приказ Центра перебазироваться из Бобруйска в Брест.

Конечно, приказы не обсуждают. Но Лида не подозревала, что отчасти этот приказ вызван заботой о ней. Центр учитывал чрезвычайно напряженную обстановку, которая создалась в Бобруйске, и решил на время вывести Ласточку из-под удара. Однако отъезд в Брест оказался почти невыполнимой задачей.

Расстояние до него от Бобруйска – пятьсот километров. Но комендант строго ограничил выдачу пропусков на выезд из города. А ведь надо не просто ухитриться самой в Брест попасть, но и рацию провезти! То есть в дороге нужно такое прикрытие, которое позволило бы избежать проверок документов и багажа. Но ведь проверки проводились чуть ли не на каждой станции! Честное слово, хоть взваливай рацию на плечи да бреди пешком. Шутка, конечно…

А если не шутить?

Шевчук и его жена всю жизнь жили в Бобруйске, знали массу народа, причем знали хорошо. Перебрали в памяти всех – и вспомнили об Александре Георгиевне Питкевич.

С ней мало кто общался и мало кто здоровался, ее боялись, хотя она была женщина милая, приветливая. Причем этакая «зона молчания» образовалась вокруг нее уже давно – с десяток годков. Именно тогда ее муж был арестован как враг народа и сослан бог весть в какие сибирские дали – якобы за участие в националистической контрреволюционной организации. Шевчук хоть и был коммунистом и верил в дело партии, однако же обо всех этих заговорах предпочитал даже не думать. Столько вокруг них накручено! Начни только думать – либо голову сломаешь, либо с тоски подохнешь. Боролись, мол, за Советскую власть – да на то же и напоролись…

После ареста мужа Александра Питкевич долго не могла устроиться на работу, а между тем она была преподавательницей немецкого, и отличной преподавательницей! Кое-как взяли ее в школу, зато, когда пришли немцы и стали зазывать к себе на работу местное население (сначала добровольно), Александра откликнулась в числе первых. Теперь она работала в комендатуре переводчицей и держалась настолько отдаленно от всех, даже от соседей по дому, что немцы могли не сомневаться: она им предана всецело, ни о каких ее связях с партизанами и речи быть не может. Знакомство с Питкевич могло быть для подпольщиков очень нужным, однако к ней даже соваться боялись: считали, ненавидит она всякое напоминание о советском прошлом, непременно донесет!

Только Шевчук иногда думал: а донесет ли? На подлюгу она не похожа, Александра-то Георгиевна…

Он рассказал о Питкевич Лиде, и у той вмиг загорелись глаза:

– Муж репрессирован? А не знаете, он еще жив? В лагере? Или расстрелян? Умер?

– Да кто ж его знает, – неуверенно сказал Шевчук. – Может статься, что и жив, потому что она жила одиноко, ни с кем не гуливала. Пока его мать не померла, все к ней в Осиповичи езживала, сама ее «мамой» звала. Но слуху такого не было, что овдовела.

– Тогда есть мысль, – выпалила Лида и торопливо распростилась.

Прошла неделя, и на связь с Шевчуком вышел человек от Самсоника. Он передал для Ласточки спрятанную в папиросе бумагу. На бумаге было письмо от Валерия Питкевича. Да, муж Александры Георгиевны и в самом деле оказался жив. Он писал, что ему обещали сократить срок ссылки и отправить на фронт (останешься жив – получишь свободу!), если Сашенька поможет девушке, которая обратится к ней и назовется Лидой Карчевской. Кто знает, война не навек, глядишь, еще и будем мы вместе…