Ласточка с дождем на крыльях - [7]

Причем, разговаривая, Андрей Осипович норовил всучить собеседнику какой-нибудь предмет. И обычно ему это удавалось, как ни отбивался собеседник. Этими предметами Головин словно гипнотизировал людей, и они, как-то смущенно пряча глаза, подписывали ту или иную бумагу. Выходило вроде бы так, что бумага подписывалась за мелкую взятку. Получалось так, что Вьюнок – мелкий взяткодатель, а подписавшие бумагу – хронические взяточники. Но на самом деле все обстояло иначе. Головушка не был мелким взяткодателем, а тем более те люди – хрониками, просто Головин был каким-то странным гибридом гипнотизера, подхалима, рубахи-парня, бескорыстного стража государственных интересов, придурка, умного, талантливого шута при дворе его величества директора всея института Ярослава Петровича Красина.

Вьюнок работал обычно со средним и мелким начальством. К его манере держать себя и к неожиданным подаркам так привыкли, что если Андрей Осипович болел или выезжал в командировку, то обычно у людей, которые занимались его делами, ничего не получалось.

Может быть, тут играл свою роль элемент игры, риска. Что вытащит из кармана шут, страж государственных интересов, от которого исходил грохот, звон и скрежет, когда Головин мчался по коридорам «обрабатываемого» учреждения? Зажигалку или заморскую штуковину, которая издает неприличный звук, если ее незаметно подсунуть, извините, под зад опускающегося на стул человека (особенно даме! Охо-хо!).

Для пробивания различных бумаг в более высоких сферах у Красина имелся второй зам. Антон Юрьевич Сафонов (подпольных прозвищ никогда не имел).

Те, кто видел Антона Юрьевича первый раз, поражались его сходством с Бальзаком в пору расцвета. Особенно это относилось к людям, видевшим французский многосерийный телефильм про жизнь и творчество великого писателя.

Дородный, седой, с умным лицом, проницательным, чуть усталым взглядом, неторопливой речью, располагающими вальяжными манерами, Сафонов сидел целый день в своем уютном, прохладном кабинете, больше похожем на кабинет известного писателя, и постоянно что-то писал. Вдоль стен кабинета стояли стеклянные шкафы, набитые книгами, некоторые из них отсвечивали на корешках старинным тусклым золотом.

Огромный полированный стол Антона Юрьевича был уставлен аккуратными стопками книг и журналов. Из некоторых торчали цветные закладки.

Попадая впервые в кабинет Сафонова, человек робел и шел к огромному столу униженно, почти на цыпочках, боясь неверным суетливым движением спугнуть мысль архитектора.

Однако ни книги, ни то, что писал Антон Юрьевич, ни его мысли не имели ни малейшего отношения к архитектуре.

Антон Юрьевич не имел даже архитектурного образования. Люди поражались, узнав, что Сафонов имеет всего десять классов; причем это было так давно, что и сам Антон Юрьевич забыл про свое среднее образование.

Второй зам Красина был энциклопедистом, полиглотом, вундеркиндом, эрудитом – всем чем угодно. Он знал практически все. Кроме архитектуры. К ней он питал глубокое отвращение. Впрочем, Антон Юрьевич ко всему питал органическое отвращение. Не то что бы уж отвращение, а просто по каждому вопросу он имел собственное мнение, которое диаметрально расходилось с общепринятым.

И в этом была сила Антона Юрьевича. Красин выпускал его из кабинета в особо сложных случаях, когда надо было подписать бумагу у очень ответственного человека.

И Сафонов подписывал! Да еще как подписывал! Начальник провожал Антона Юрьевича в прихожую, при всех на прощание жал руку. А раз один большой человек сопроводил Сафонова аж до лифта; сначала пожал руку в приемной, потом сопроводил до лифта и там еще пожал, да не один раз, а целых два! Причем жал искренне, заглядывая в глаза; Антон же Юрьевич сопроводил начальственное рукопожатие вежливой улыбкой, можно сказать равнодушной улыбкой.

Каждый ли из нас может похвастаться таким?

И в приемную начальства второй зам проходил вне очереди, даже если очередь была многочисленной и состояла из значительных людей.

Антон Юрьевич пересекал пространство от двери приемной до секретарши каким-то усталым шагом, словно бы нехотя, словно бы он сделал большое одолжение, приехав сюда, словно бы не ему что-то надо было от влиятельного человека, а влиятельный человек попросил приехать Сафонова, чтобы выручить его из беды.

Антон Юрьевич подходил к секретарше и, не обращая внимания на то, что секретарша разговаривала сразу по двум телефонам, а рядом заливалось на разные голоса еще несколько, говорил негромко и сонно:

– Я Сафонов.

И в приемной почему-то сразу устанавливалась тишина, даже смолкали телефоны, во всяком случае они как бы доносились из другой комнаты, а секретарша, кто бы она ни была – убеленная сединами мудрая старушка или молоденькая, издерганная личной жизнью девчонка, говорила в телефоны: «Одну минуточку» – и поднимала на Антона Юрьевича глаза. С полминуты они пристально смотрели друг на друга; секретарша с любопытством, хотя за свою секретарскую жизнь она насмотрелась всякого и ее ничем нельзя было удивить; Антон Юрьевич устало, мудро, словно знал про эту женщину все, даже самые сокровенные мысли.