Ласточ...ка - [32]

– Лиза, а где у вас туалет?

– Пойдем, отведу. Здесь есть, в доме, но мама не разрешает туда гостям ходить. А второй – на улице.

Вета пошла за Лизой, слушая инструкции. В уличном туалете два ведерка, нужно посыпать после себя сначала из одного, потом из другого. Туалетом оказался деревянный домик. Вета его видела, когда шла по участку, но думала, что он для жилья, а не для нужды. Лиза открыла Вете дверь и пошла назад – в дом.

– Возвращайся, – сказала она.

Вета кивнула и вошла в домик. И забыла, зачем пришла. Она выскочила за дверь, но Лизы уже не было. В домике стоял деревянный помост со ступенькой, ковриком на ступеньке и стульчаком в мягком чехле на крышке. А рядом – белая чаша, похожая на маленькую раковину неправильной формы. Только без крана. Вета не знала, что это такое. Она уже готова была сбегать в туалет домой, но подумала, что Лиза ее не поймет. Вета впервые ходила в туалет так осторожно. Она боялась сесть на этот сверкающий ободок, боялась нечаянно намочить мягкую крышку. Вообще боялась здесь что-то делать. В последний момент она вспомнила про Лизины инструкции. Ведерки с маленькими ковшичками внутри стояли на отдельной полочке. Только Вета не знала, сколько нужно сыпать, и на всякий случай насыпала побольше. Когда она уже уходила, увидела над раковиной полку с цветочными горшками. Теперь она знала, куда деваются цветы – самые лучшие, срезанные по-живому, которые ее мать передает для Тамары Павловны.

Вета вернулась в дом. Лиза была на первом этаже – на кухне, совмещенной с гостиной.

– Лиз, а что это там в туалете, похожее на раковину? – спросила Вета.

– Писсуар, что ли? – удивилась Лиза.

– А что такое писсуар?

– Туалет для мужчин. Ты что, в мужском туалете никогда не была?

– Нет.

– Поможешь мне с тартаром? Мать сейчас приедет, а я не приготовила.

– А что такое тартар?

– Соус к рыбе. Ты что, с луны упала?

Вета стала послушно резать огурцы.

Приехала Тамара Павловна, и Вета не поняла, как оказалась на дорожке, ведущей к калитке. Ее как-то выпроводили так, что она не заметила. Только ощущение неприятное осталось. Тамара Павловна говорила без умолку. Вета только поняла, что к ним должен кто-то приехать.

Она вернулась домой. Поужинала отварной картошкой и сосисками. Легла спать. Прежде чем уснуть, решила к Ненашевым больше не ходить – Вета злилась на себя и была обижена на Лизу. За что конкретно, не знала.

Несмотря на решение, Вета за лето стала лучшей подругой Лизы. Точнее, она считала Лизу своей лучшей подругой. Что считала Лиза, никому не было известно. Лиза вообще редко проявляла эмоции. Даже Тамара Павловна привыкла к тому, что Вета постоянно околачивается в их доме и делает всю работу по хозяйству, которую должна была сделать дочь. Хотя Вета каждый день страдала – от зависти и несправедливости. Особенно ее задевало то, что ей так и не разрешили пользоваться хозяйским туалетом в доме. В этом доме вообще было много запретов. Лизе не разрешали оставлять Вету на ночевку и давать ей свою одежду поносить. Благодаря последнему запрету Вета стала счастливой обладательницей заляпанного черной краской Джинсового комбинезона. Она попросила у подруги комбинезон – надеть, пока Тамара Павловна не вернулась. Лиза дала, но Тамара Павловна приехала раньше и увидела Вету в одежде дочери.

– Можешь оставить его себе, – сказала она Вете. Но комбинезон радости не принес. Вета под взглядом Тамары Павловны чувствовала себя воровкой, пойманной с поличным.

Осенью и Ненашевы, и Ольга Михайловна с Ветой вернулись в Москву. Жили они в разных районах, но Вета после музучилища, в которое поступила из-под палки, по воле и решению матери, ехала к Лизе.

Вета и квартире Ненашевых не переставала удивляться. Круглый пластмассовый стол на кухне, а не привычный «уголок». Огромная Лизина кровать, а не ее солдатская койка. Еще у Лизы были отдельный зеркальный шкаф и отдельная вешалка – красивая, деревянная, для каждой кофточки и юбки. У Веты с матерью были один шкаф на двоих и железные вешалки – четыре Ветиных, четыре Ольгиных. Зеркало тоже было одно на двоих – в прихожей. Вета разглядывала себя частями – сначала верх, потом вставала на стул и наклонялась, чтобы увидеть низ. У Ненашевых даже в ванной раковина была не как у всех, а переходила в столешницу. Но больше всего Вете нравилась Лизина корзинка для косметики. Плетеную корзинку и зеркало держал заяц – плюшевый. Корзинка была забита до отказа. Вета же пользовалась маминой заканчивавшейся косметикой – ссохшейся тушью, стертой до пластмассового ободка помадой, которую нужно было выковыривать из тюбика спичкой. Мазок – на щеки вместо румян, мазок – на губы. Еще у Лизы был набор кисточек: большая – для пудры, чуть поменьше – для румян, совсем маленькие – для теней. И специальная щеточка для расчесывания ресниц и бровей. Лиза красилась, а Вета сидела рядом и смотрела.

– Чего ты смотришь? – бурчала Лиза.

– Ты красивая, – искренне отвечала Вета.

– Иди лучше сосиски свари.

Когда не было родителей, Лиза ела нормальную, в понимании Веты, еду. Сосиски, картошку. Вета готовила. Только никак не могла привыкнуть к тому, что хлеб – длинные французские багеты – хранился в холодильнике, разогревался в микроволновке и резался на специальной дощечке. Лиза орала, что ее убьет мать, если на столе останутся полосы от ножа.