Ласковые имена - [69]

– Вы хотите сказать, что никогда не знали, что сделаете дальше? Я тоже такая. Удивляюсь, как это мы так долго прожили замужем?

– Нет, это не имеет никакого отношения к заботе о завтрашнем дне, – возразила Аврора. – Кто любит нарушать привычки?

Она поднялась и рассеянно обошла комнату, раздумывая о своем ужине.

– Хорошо бы купить новое платье. Если уж мне предъявлен ультиматум, не понимаю, почему бы не нарядиться в новое.

– Имейте в виду, что я за Вернона, – предупредила Рози. – Если вы его обидите, я уволюсь. Я не буду сложа руки смотреть, как вы его притесняете.

Аврора остановилась, упершись руками в бока.

– Не пугай меня. На это у меня есть, или вернее был Гектор. Конечно, так или иначе Вернон будет обижен. Давай его сначала немножко откормим на хорошей еде. Думаешь, мужчина, ждавший женщину до пятидесяти лет и вдруг связавшийся со мной, обойдется без потерь? Он и сам виноват, не надо было так долго ждать. А пока, пожалуйста, разреши мне решать свои проблемы по одной. Первая на очереди – проблема мистера Тревора Во.

– Ладно, ладно. Если хотите, чтобы я вам что-нибудь погладила, быстро выбирайте, что. Я сегодня мою окна.

– Пожалуй, трубки можно положить, – разрешила Аврора, для начала вешая свою.

2

– А, Тревор… это ты? – сказала Аврора, вступая в темноту ресторана, который он выбрал для их свидания. Он любил выбирать наиболее темные рестораны, и ее ничуть не удивило место, в котором она очутилась на этот раз, правда оно было почти абсолютно темным. Метрдотель, сопровождавший ее, растворился в темноте.

Но ее замешательство было недолгим, тотчас же во мраке обозначилась знакомая фигура, распространявшая запахи твида, моря и хорошего одеколона. Фигура заключила ее в объятия.

– Еще прекраснее, чем всегда, все равно ты та женщина, которую я люблю, – произнес знакомый голос с таким отчетливо филадельфийским выговором, который она слышала еще тридцать лет назад. Голос раздался около ее уха и двинулся к шее, прежде чем фраза была закончена, рассеивая все сомнения, если бы она все-таки сомневалась, кто именно ее обнимает.

– А, это ты, Тревор. Мне кажется, я это чувствую на ощупь. Убери-ка голову с моего воротника, я думала, что буду здесь гостьей, а не кушаньем.

– Да, но каким бы ты была кушаньем! – воскликнул Тревор Во, не уступая своего мимолетного преимущества. – Пищей богов, Аврора, как сказал Байрон.

Аврора стала выказывать нетерпение.

– Ты все такой же. Еще один романтический момент испорчен из-за того, что ты перевираешь цитаты. Отведи меня, пожалуйста, на мое место, если тебе удастся его найти.

Она двинулась ощупью туда, где, как ей казалось, был проход, а за ней так же ощупью Тревор. В момент она налетела на метрдотеля, ожидавшего их впереди на приличествующем отдалении. В конце концов, обогнув угол, они вошли в комнату с камином, в которой располагались кабины, отделанные алой кожей. Это место было охотничьим клубом. Куда бы Тревор ни приезжал, а бывал он везде, ему всегда удавалось находить солидные мрачные охотничьи клубы с трофеями – головами животных по стенам, камином, ромом и кабинами, отделанными алой кожей.

Когда они сели, Аврора позволила себе бросить взгляд в его сторону и заметила, что он все такой же, красивый и загорелый, с седыми волосами, по-прежнему пахнущий твидом, ромом и хорошей парикмахерской, с трубкой в кармане пиджака, что щеки у него, как всегда, румяные, плечи – широкие, и зубы – такие же белые и ровные, как тридцать лет назад, когда они вдвоем по молодости на ощупь находили дорогу в дансингах Бостона, Филадельфии и Нью-Йорка. Он был после всего, что было сказано и сделано, самым стойким из ее поклонников. Получив ее отказ, он трижды женился, блестяще, но неудачно; жизнь провел, плавая по семи морям, гоняясь за дичью и рыбой по всему миру, время от времени ненадолго оседая где-нибудь, чтобы соблазнить не подающих надежд балерин и молоденьких актрис, дам из общества, а по возможности и их дочерей; но всегда, один или два раза в год, он находил какой-нибудь повод, чтобы оказаться на своей яхте в том месте, где была она, и возобновить роман, который, как ему казалось, никогда не прекращался. Это ей льстило и продолжалось уже очень долго, и поскольку он выбрал очень закрытую кабину, она позволила ему взять под столом ее за руку.

– Тревор, я по тебе скучала, – сказала она. – В этом году ты слишком долго не приезжал повидаться со мной. Кто с тобой плавал по семи морям?

– О, дочь Мэгги Уитни, – ответил Тревор. – Ты знала Мэгги? Из Коннектикута?

– Не знаю, почему я терплю твое поведение с молодежью. Должна признать, что для меня это непоследовательно. Недавно я прекратила знакомство с человеком, который не допускал и десятой доли того, что ты делаешь в своих плаваньях. Мне кажется, ты бы и с моей дочерью путешествовал, будь она не замужем.

– Ну, я-то целюсь по матушкам, но иногда промахиваюсь. Матушку мне не достать, вот и приходится довольствоваться кем-то другим. Я глаз не могу сомкнуть в одиночестве.

– Мне кажется, не стоит об этом разговаривать, – заметила Аврора. Тревор, действительно, был единственным мужчиной, в отношении которого она проявляла терпимость. Казалось, он всегда сохранял совершенную безвредность, никогда не обижал ни одну женщину, ни старую, ни молодую. Все его жены и дамы, и их дочки, и актрисы с балеринами через какое-то время его бросали, захватив с собой множество прекрасных подарков, его любовь и самые лучшие воспоминания; и он сохранял в себе привязанность к ним. Он что-то давал каждой встреченной им женщине и никому не причинял вреда, тем не менее ни одна из них не вернулась к нему, хотя бы на время. Даже эти истории с их дочерями, которые, случись они с другим мужчиной, сделали бы его монстром, придавали Тревору особую трогательность, словно таким образом его любовь к их матушкам обретала преемственность.