Лашарела - [97]
Три дня назад Маргвели сообщил шаху, что грузинские войска вернулись в свои владения. Три дня — срок немалый. Маргвели ждет приглашения от Мухаммеда. Ждет и томится в неизвестности.
Хамадан не столь великий город. На главной площади города стоят шатры, в которых живут грузинские послы. Если султан выглянет из своего дворца, не сможет не увидеть этих шатров и не вспомнить о послах.
Хорезмшах видит шатры. Наверное, помнит и о своем условии, но…
Хамадан пестрый город. У кого языки длинные, у кого уши…
Грузинские послы редко выходят в город, но и до них доходят слухи и пересуды.
Чего только не говорят подкупленные и неподкупленные шпионы и лазутчики: и о том, что хорезмийское войско погибло, что молитва халифа дошла до аллаха и он наказал султана.
Грузины краем уха слышали и то, что скоро весь исламский мир восстанет против хорезмшаха, отложится от Хорезма и примкнет к халифу Насиру.
А в последнее время распространился слух, что восточные границы владений хорезмшаха нарушили какие-то кочевники, приверженцы багдадского халифа.
Во всех этих разговорах была доля истины. Посол обязан был все выяснить, обо всем расспросить и потом доложить царю о том, что он слышал, и о том, что он сам думает по этому поводу.
Слух об уничтожении хорезмийского войска в горах Курдистана, видимо, преувеличен сторонниками халифа, но грузинские послы сами видели оборванных беглецов, которые больше походили на бродяг, чем на воинов победоносного шаха. На обессиленных лошадях, грязные и измученные, появлялись они на хамаданских улицах, устремлялись ко дворцу султана и исчезали за воротами.
Но если все это было правдой, если войска хорезмшаха действительно погибли в Курдистане, а в восточные пределы государства вторглись кочевники, тогда уход грузин из Адарбадагана следовало считать преждевременным. Георгий Лаша вывел свои войска из этой страны, следуя совету Маргвели. Грузины покинули крепости, завоеванные целой немалых жертв, и добровольно отступили. Маргвели, чтобы избежать столкновения с могучим хорезмийским войском, посоветовал своему государю покинуть Адарбадаган. Так неужели это было преждевременным? Побежденный хорезмийцами Узбег бежал и скрывается в горах. А если окажется, что судьба обернулась спиной к хорезмшаху? Тогда Адарбадаган окажется без хозяина, и в таком случае уход грузин из владений Узбега не простая ошибка, а нечто более серьезное…
У посольского шатра послышался конский топот. Потом слуха Маргвели достиг приглушенный разговор. Полость откинулась, вошел раб и доложил по-грузински:
— Пожаловал некий хорезмийский вельможа, он просит свидания с вами.
Хорезмийский вельможа повел Маргвели по безлюдным улицам Хамадана. Через потайную дверь они проникли в шахский дворец, поднялись по лестнице, затем спустились вниз и очутились перед кованой железной дверью. Застывшие стражи безмолвно отступили и впустили Маргвели в покои шаха.
Яркий свет на мгновение ослепил Маргвели. Пол и стены зала были скрыты коврами. В глубине на шелковых подушках возлежал шах в парчовом халате. Перед ним стоял маленький столик с фруктами, сластями, шербетом. В углу сидел писец с раскрытой книгой и пером наготове.
Маргвели издали поклонился шаху.
— Подойди ближе, гость из Гурджистана, сегодня я желаю иметь с тобой тайную беседу и угостить тебя.
Склоненный до земли Маргвели выпрямился и медленно подошел к хорезмшаху.
— Присаживайся, отведай яств наших, а после поговорим, — произнес Мухаммед.
Маргвели сел напротив него.
— Хвалят грузинское вино, а я хочу попотчевать тебя нашим, улыбаясь, сказал шах и подал знак писцу.
Тот встал и, наполнив золотую чашу для Маргвели, задержал в руках кувшин и уставился на своего повелителя.
— Я правоверный мусульманин, к вину не привычен, соблюдаю заповедь Магомета, да благословит аллах род его, и пью только шербет, — как бы извиняясь, проговорил султан и дал знак писцу налить шербета.
Маргвели было известно, что мусульманские правители всенародно кичились строгим соблюдением всех заповедей своего пророка, но в вине себе не отказывали, и если не на виду у всех, то тайком прикладывались к чаше и подчас пили не меньше христиан.
Маргвели не впервые находился за столом у иноземного владыки. Царский посол всего должен был остерегаться, быть начеку. Напитки бывают разные: бывает так, что один глоток пьянит, отнимает разум и развязывает язык.
Маргвели отодвинул от себя чашу с вином.
— Правда, я из страны виноградных лоз, но с юности питаю отвращение к вину… Если великий султан позволит, и я выпью немного шербета для утоления жажды.
Хорезмтах, приподняв бровь, поглядел на посла.
— Воля твоя, но только знай, я не думал напоить тебя, ибо хочу говорить с тобой о таких делах, обсуждать каковые можно только на трезвую голову.
Мухаммед дал знак писцу налить гостю шербет. Сам отпил немного и, откинувшись на подушки, будто между прочим, спросил:
— Сколько воинов может выставить ваш царь?
Маргвели не ждал этого вопроса.
— Войско самих грузин превосходит сто тысяч, но когда царь призывает войска вассальных владетелей, то на поле боя подчас собирается и вдвое больше.
В то время грузины выставляли восьмидесятитысячное войско, и посол немного преувеличил, больше прибавить он побоялся — шах мог не поверить.
В поэтический сборник вошли стихотворения и поэмы выдающихся поэтов Грузии XIX в. Александра Чавчавадзе, Григола Орбелиани, Николоза Бараташвили и Вахтанга Орбелиани, представленных в переводах Б. Пастернака, Н. Заболоцкого, В. Звягинцевой, С. Спасского и других.
Книгу известного грузинского писателя Григола Абашидзе составили исторические романы «Лашарела», «Долгая ночь» и «Цотнэ, или Падение и возвышение грузин», объединенные в своеобразную грузинскую хронику XIII века. В своих романах Г. Абашидзе воскрешает яркую и трагическую историю Грузии, борьбу грузинского народа за независимость, создает запоминающиеся масштабные образы.
Книгу известного грузинского писателя Григола Абашидзе составили исторические романы «Лашарела», «Долгая ночь» и «Цотнэ, или Падение и возвышение грузин», объединённые в своеобразную грузинскую хронику XIII века. В своих романах Г. Абашидзе воскрешает яркую и трагическую историю Грузии, борьбу грузинского народа за независимость, создаёт запоминающиеся масштабные образы.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.