Ларион и Варвара - [10]

— Так нам ведь и вытащить недолго, — заливалась Кланя. — На ноги поставим, опять пить заставим! — И она совала пирог в Ларионову беспалую руку.

— Хватит, спасибо, — сказал он и резко поднялся.

Встала и Варя под недоуменный, растерянный Кланин взгляд: и закуска осталась, и даже вино есть на донце, а они уходят. А Ларион даже как будто собирается идти провожать, взял свой пиджак.

— Не надо, не ходи, — опустив глаза, сказала Варя. — У нас тут народ такой: посидела с вами, а муж приедет, скажут, что и дома не ночевала.

Ларион все-таки пошел. Было лунно, морозно. Варин куний воротник сразу заблестел. Скрипели по снегу новые, тугие валенки.

— Что же ты Кланьку-то обидел? — кутаясь в воротник, спросила Варя.

— Обидеть не хотел, но не нужна она мне.

— Какая же такая тебе нужна?..

— Сама знаешь какая.

Варя замолчала и пошла быстро, спрятав рукав в рукав.

— На лесозаготовки скоро нам всем идти, — сказала она, меняя разговор. — Цех остановлять хочут: Кизел угля не дает. Мечтали мы и февральский план махнуть, да вот осечка… Пока хоть поселок дровами обеспечим, а то что в больнице, что в детсаду скоро ни поленца не останется.

— И ты пойдешь? — с надеждой спросил Ларион.

— А что ж, на мне метка, что ль, особая? Не велико начальство.

Она пристально поглядела на примолкшего Лариона и вдруг предложила:

— Может, пожелаешь на пару со мной? Задание небольшое — тридцать метров. Быстренько бы управились. А если на руку свою не надеешься, моих двух хватит… Подумай. А пока прощай, дальше не ходи за мной. Не надо.

6

С начала февраля прижали ярые морозы. Как и сказала Варя, цех остановили. Остыли печи, замолчали прокатные станы. Только скрипучий ветер гулял из конца в конец по длинному омертвелому цеху, стучал белым от мороза железом, закручивал кровельную обрезь.

Холодно было и в общежитии. Окна проморозились, на подоконниках снег, внизу около кухни замерз бачок с водой. Баню не топили вторую неделю: дров в обрез.

В первое же воскресенье уходили в лес, на заготовки, а в субботу сидели в комнате, не раздеваясь, жались к остывшей печке. Но она еще утром протопилась, а больше Кланя дров не отпускала.

— Я на сторожихином огороде за баней пень сухой видел, — сказал Ларион. — Пошли, растаганим его, а то мы тут к утру к койкам примерзнем.

Сашка-шофер подумал и сказал:

— Мне здесь не ночевать. К «Машке» своей пойду, там не замерзну.

Вася-пекарь хворал, кутался в одеяло. Мишке обуваться было неохота, и вообще он заметил, что это еще терпеть можно, если дых не видно.

Ларион встал, натянул покоробленные морозом ботинки, пошел вниз за топором. Минут через двадцать вернулся, притащил целое беремя смолистых щепок.

— Ну уж теперь близко к печке не лезьте, — предупредил он. — Если бы не Вася больной, я бы вас, чертей, поморозил. Ишь ведь паны какие!

Угроза была явно не опасная, и все тут же пристроились к печке. Придвинули к щиту Васину койку и грелись, толкая друг друга.

— Русский человек зад греет, — пояснял Мишка. — Татарин, обрати внимание, сердце греет. Татарин понимает: самый главный место в человеке — сердце. Сердце холодный — весь холодный!..

— Вот завтра не пойду топку промышлять, погляжу, на чем ты свое сердце погреешь, — усмехнулся Ларион. — Где оно у тебя, сердце-то? В какое место отдает?

Мишка не обиделся и от печки не отошел. Вася-пекарь изрек мечтательно из-под своего одеяла:

— Сейчас бы жарок загрести да пяточек пышечек на листе посадить! Солодовых!.. А для загара сладкой водой сбрызнуть…

Потеплело, и все разбрелись по койкам. Даже Сашка-шофер не пошел к своей «Машке», а прикорнул на всклокоченной койке, потянулся за гитарой.

Завезли меня в страну чужую

С одинокой, буйной головой!..

И разбили жизнь мне молодую…

— Не бренчи, — остановил Ларион. — Видишь, человек заболел.

Сашка пристально посмотрел на Лариона: не нравилось ему, что этот «кулачонок» много тут воли берет.

— Эй, Золотов, — спросил он небрежно, — ты какую это бабу зафаловал? Тут, гляжу, стоите, за ручки держитесь… — И, увидев, что Ларион сделал угрожающий жест, добавил поспешно: — Да это ты правильно: довольно глупо бы было с твоей стороны мужскую возможность в такое время не использовать…

— Я своими мужскими возможностями не торгую, — резко сказал Ларион. — И не лезь не в свое дело.

Сашке крыть было нечем. Подумал, надел кубанку на самый лоб, поднял воротник, пошел к «Машке».

Ларион лег. Он сейчас думал о том, что с завтрашнего дня будет видеть Варю не по восемь часов в сутки, а круглый день. И ночевать они в лесу будут под одной крышей. Не рядом, конечно. Но, может быть, он увидит ее спящую и услышит, как она дышит во сне. Ох, как ему хотелось быть с нею!.. Глядеть в глаза, игристые, черные. Волосы у Вари по виду жесткие, а под рукой, наверное, рассыпаются и горячат. Ларион помнил с того дня, когда в первый раз увидел Варю у нее же в избе, какая белая у нее шея, с глубокой ямкой под горлом. С такой шеей ей бы только ходить с открытым воротом, не прятать от людей свою белизну. Нет, пусть уж лучше прячет.

В дверь скользнула Кланя-сторожиха. Осторожно, почти заискивая, подступили к Лариону:

— Максимыч, не пойдете ли ко мне на низ? Нам четвертого надо, в подкидного сели мы… И тепло у меня.