Лапник на правую сторону - [26]

Соня капитулировала сразу. Мгновенно и безоговорочно, без аннексий и контрибуций. Она знала, что жизнь кончена, потому что надеяться не на что и у ее любви нет совершенно никакого будущего. Правда, в настоящем у медсестры Богдановой был совершенно официальный повод находиться рядом с Вольским. И она малодушно наслаждалась сегодняшним днем, не желая знать, что будет завтра, и втайне мечтая, чтобы это завтра вообще никогда не наступило.

Когда откровенная Дуся спросила умную Соню, как ей Вольский, Соня только плечами пожала. Как ей может быть Вольский? Никак он ей…

Правда, достоверно изобразить равнодушие не очень-то получилось. Дуся усмехнулась, подняла бровь и, протянув «Да неужели никак?», глянула на Соню как-то особенно весело. Богданова немедленно залилась краской, Дуся сама себе кивнула и стала поудобнее устраиваться в кресле. Соня с ужасом поняла, что пламенная Слободская намерена довести дело до победного конца и выпытать всю правду про Вольского. Однако Слободская ни о чем выспрашивать не стала. Она неожиданно скривилась и зашипела, словно кошка, которой прищемили хвост:

– Ч-черт, нашлялась, дура, по лесу.

Задрав штанину, Дуся уставилась на свою ногу. Мелкая красная сыпь, покрывавшая ее два часа назад, превратилась в отвратительного вида сине-багровые пятна.

– Это что с тобой? – спросила Соня.

– Не знаю, – пожала плечами Слободская. – Фигня какая-то.

Однако медсестра Богданова заявила, что никакая это не фигня, заставила Дусю раздеться до трусов и учинила ей медосмотр, в результате которого обнаружилось, что омерзительные пятна покрывают ноги пламенной журналистки от лодыжек до бедер. Имелись пятна и на левом боку, и на животе.

О том, чтобы Дуся осталась без квалифицированной медицинской помощи и умерла от неизвестного науке заболевания в калужском захолустье, не могло быть и речи. Соня велела Слободской одеваться. Сейчас они вместе поедут в больницу. Пусть Борис Николаевич, московский доктор, который лечит здесь Вольского, посмотрит на Дусины прелести и назначит лечение.

* * *

В одиннадцать вечера полуголая Слободская все еще мерзла на клеенчатой кушетке. Борис Николаевич сделал ей какие-то соскобы, а потом битый час беседовал по телефону с дерматологами, вирусологами и прочим столичными специалистами. Доктор Кравченко как раз прощался с одним из них, когда в смотровую, размахивая пухлыми ручками, колобком вкатился маленький человечек со сверкающей лысиной.

– Боже мой, деточка, как же вас разукрасило! – жалобно закричал он с порога.

Казалось, человечек вот-вот расплачется.

– Валентин Васильевич, главный врач этого почтеннейшего заведения и по совместительству заведующий, – представился он.

Подойдя к Дусе и помяв кукольными ручками ее ногу, Валентин Васильевич зацокал языком и закачал головой, сокрушаясь.

– Ай-ай-ай, что же вы, милочка! Без подобающего обмундирования по лесу ходили?

– Откуда вы знаете? – изумилась Дуся.

– Идилика гампус, – изрек доктор, поднимая пухлый пальчик к потолку. – Интереснейший представитель русской флоры! Произрастает исключительно в здешних местах, не встречаясь нигде более. Редчайший и красивейший при этом, позвольте заметить. В летний период колючие кусты гампуса покрываются мелкими соцветиями цвета берлинской лазури. М-да, красивейшее растение, однако наиковарнейшее. У людей, склонных к аллергическим реакциям, уколы колючек, которыми покрыты ветви этого растения, могут вызвать острые поражения кожных покровов. Поверьте, на себе испытал, да-с. Когда я еще молодым человеком прибыл сюда на работу, увлекался лесными прогулками. Смею вас уверить, любимейшее было мое времяпровождение. Так вот, забрел я как-то по незнанию в заросли гампуса. И весь, весь от макушки до пят покрылся подобными волдырями. Чуть, представьте, не погиб. К вечеру началось удушье, и если бы не своевременная медицинская помощь, давно бы отправился к праотцам. Так-с, милая девушка.

Перспектива умереть от удушья без соответствующей медицинской помощи Дусю не вдохновляла. Однако милейший Валентин Васильевич успокоил ее, заверив, что при такой выраженности реакции ей грозит лишь незначительное онемение тканей, зуд, покалывание и, возможно, хотя маловероятно – легкое головокружение в течение нескольких дней, которое совершенно прекратится, едва пятна начнут бледнеть.

Через слово заверяя Бориса Николаевича, что все сказанное – ни в коем случае не попытка поставить под сомнение его авторитет и Валентин Васильевич позволяет себе вмешиваться единственно потому, что хорошо изучил зловредный характер красивейшего представителя русской флоры, розовощекий доктор обмазал Дусе ноги и бок черной вонючей мазью (ибо ничто так не способствует излечению от уколов гампуса, как березовый деготь), после чего откланялся. Борис Николаевич на всякий случай все же выдал Слободской каких-то новомодных таблеток от аллергии, велел принимать каждые три часа, а если почувствует ухудшение – немедленно поставить его в известность. Измазанная дегтем и напичканная таблетками Дуся предложила довезти Бориса Николаевича до гостиницы (все равно обратно ехать). Тот не возражал и отправился взглянуть на своего пациента, обещав минут через десять спуститься к крыльцу.