Лапландцы. Охотники за северными оленями - [35]

Глава 11 КУЛЬТ МЕДВЕДЯ

Охота на медведя в Лапландии представляла собой особый ритуал, который вызывал величайший интерес у исследователей этого народа. Самые ранние миссионеры, с 1500-го по 1600 г. добираясь до безграничных северных лесов, застали этот ритуал в полном виде, и во многих районах, несмотря на полный переход от старых языческих верований к христианству, он сохраняется и поныне.

Лапландцы полагают, что медведь – это царь зверей. Возможно, это обусловлено тем, что медведь может стоять на задних лапах и напоминать стоящего человека. Объяснение может лежать также в вековой традиционной вере, согласно которой медведь является предком народа. Лапландцы утверждают, что это животное обладает разумом одного человека и силой девяти человек. Как же иначе могли шаманы, одетые в его шкуру, посещать любое из пяти небес, населенных богами, во что верили некоторые кочевые кланы.

Во всяком случае, согласно преданию, на медведя может напасть любое количество людей, и он не отступит, если среди охотников не окажется двух братьев. Тогда он убегает, ибо обладает какой-то странной способностью чуять двух человек одной и той же крови, и поскольку один брат относится к жизни другого брата как к своей собственной, то опасность для преследуемого животного удваивается, так как ни один человек доброй воли не бросит брата в опасности.

Столь же высоким разумом наделяли медведя самоеды, айны и другие сибирские и североамериканские народы. Кроме того, считалось, что медведь вступает в мистические отношения с племенем. Иногда он рассматривался как оракул, который мог открыть семье, будет ли будущий ребенок мальчиком или девочкой. Лапландским женщинам запрещали охотиться на медведя, но они, как считалось, были рады встретиться с ним! Беременные женщины останавливались при встрече с ним в надежде на то, что медведь взглянет на них. Если он рычал, это означало, что женщина носила в себе сына, если «улыбался» – то дочь. Однако в Лапландии, особенно зимой, мужчины и женщины были одеты столь похожим образом, что едва ли можно было ожидать, что медведь распознает пол приближающейся к нему фигуры, не говоря уже о поле будущего ребенка. Женщины помогали ему определить свой пол, одергивая свои юбки.

Может показаться странным, что такое глубокое почитание медведя не мешало лапландцам охотиться на него. Они были вынуждены делать это из-за трудности добывания пищи. Охота на медведя сопровождалась сложным ритуалом. Он начинался с поиска медведя и не заканчивался до тех пор, пока не проходило несколько дней после того, как его удавалось убить.

Члены охотящейся группы встречались у палаток или хижин, нарядившись в одежды ярчайшего голубого цвета, с красными и желтыми украшениями, с браслетами на запястьях и нарисовав на руках священные символы. Затем они погружались в молчание, особенно стараясь не произносить слово «медведь», ибо тогда все их планы нарушатся и медведь разгневается прежде, чем придет время. Почти у всех примитивных народов мы обнаруживаем это суеверие – стоит произнести название духа или животного, и он тут же появится. Лапландцы – не исключение. Самое большее, что допускалось, было упоминание о «Старом Уне», или «Старых Лесных Яблоках», или о «Медовых Лапах». Ожидалось, что преследуемый зверь мог вступить в жестокую борьбу. Лапландцы изобрели метод охоты, благодаря которому человек был освобожден от обвинения в убийстве, ибо не наносил смертельного удара. Нападение планировалось на то время, когда животное только выходило из зимней спячки и все еще было в своей берлоге – в марте или апреле. За несколько дней до охоты вокруг берлоги по снегу прочерчивалось кольцо, обозначавшее владение нашедшего берлогу; в некоторых районах такая берлога была предметом торга.

В берлогу незаметно входили наиболее смелые. Животное, возмущенное этим вторжением, вставало на дыбы, идя на своих врагов. Здесь его ждало множество саи-те, длинных, острых, обитых железом копий, которые и протыкали медведя, когда он бросался вперед.

Отправив на тот свет «мудрейшее» животное, охотники опускались на колени и просили у него прощения. Если все были целы и невредимы, они благодарили его. Некоторое время им не позволялось прикасаться к животному. При получении знака от руководителя охоты они вставали с хвалебной песнью радости и благодарности на устах. Затем, все еще напевая, охотники возвращались на лагерную стоянку.

Женщины, услышав отдаленный победный клич охотников, готовили им радушный прием. Они раскрашивали лица красноватой пастой, полученной при жевании березовой коры, и начинали петь хором. Песни, которые они пели, имели у лапландцев различные названия, но это, как правило, были импровизации, подобно известным юоигос, большую коллекцию которых собрал Армас Лаунис примерно пятьдесят лет назад. (Эта коллекция представляла норвежскую и финскую Лапландию; песни шведских лапландцев были собраны Карлом Тиреном.) Возможно, это были версии чрезвычайно древних песнопений, вдохновленных мифом о медведе. До настоящего времени некоторые лапландцы утверждают, что они пелись на тайном языке. Мог ли это быть первоначальный дофинский язык?