Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда - [17]

Шум моря быстро затих позади, показались и пропали остатки разрушенных жилищ. Когда-то на Остром мысу стояли четыре большие усадьбы, не считая множества мелких двориков рыбаков и бондов. Теперь же он считался таким несчастливым, нехорошим местом, что никто кроме отважной йомфру Хильды не осмеливался там жить.

Дорогу на север фьялли неплохо знали, поскольку она была не раз хожена за время долгой войны. Через два дня пешего пути им предстояло перебраться через Ступенчатый перевал, за которым начинался Медный Лес.

– Не очень-то веселое место! – приговаривал на ходу Эйнар Дерзкий. – Жалко, Боевой Скальд с нами не пошел. Сейчас поднимал бы наш дух своими звонкими «говорилками». Ведь мы сейчас все равно что в битве! Каждый шаг по этой тропе – победа над колдунами.

– А ты мог бы и вместо него поработать! – обернулся к нему Ормкель. – У тебя же не язык, а весло! Как понесет, как раздует – прямо тебе парус!

До самого вечера фьялли шли на север. Вокруг них расстилалась равнина, медленно поднимавшаяся, в основном поросшая лесом. Попадались усадьбы, вокруг которых виднелись поля и луговины, разгороженные невысокой стеной из камней. В последние четыре года, с тех пор как у этой местности появилась хозяйка в лице йомфру Хильды, округа Острого мыса стала постепенно населяться, и многие семьи, тридцать лет назад бежавшие от захватчиков на восток, теперь стали возвращаться. Чтобы не выдавать своего присутствия (для конунга фьяллей было бы слишком неосторожно показываться на Квиттинге с дружиной из двадцати пяти человек), Торвард конунг вел своих людей менее населенными местами.

Попадались и заброшенные остатки прежнего жилья: частью сгоревшие, частью обрушенные постройки, замшелые и поросшие буйным кустарником, покрытые сорным лесом брошенные поля. Торвард конунг подумывал остановиться на ночлег возле одной из таких усадеб, но на лицах хирдманов отражался ужас, и в конце концов выбрали небольшой сосновый лесок возле самой дороги.

К утру впереди уже отчетливо виднелись горы, и еще до сумерек фьялли оказались перед Ступенчатым перевалом: беловатой скалой из песчаника, на которой огромные плиты образовывали как бы ступеньки, заросшие мхом, можжевельником, мелкими желтеющими березками.

У подножия перевала остановились. Возник небольшой спор, точно такой же, как и тридцать лет назад, когда к этому перевалу однажды подошел со своей дружиной Торбранд конунг: ночевать здесь, у подножия, а в Медный Лес войти завтра утром или же перейти перевал сейчас и немного углубиться в эту загадочную и грозную страну, чтобы успеть оглядеться до ночи. И Торвард конунг решил так же, как когда-то его отец: идти немедленно. Четыре года назад он уже бывал в Медном Лесу, и сейчас его сжигало странное, лихорадочное волнение, как будто он возвращался к себе на родину, откуда ушел не по-доброму и теперь не знает, как его встретят, боится самого худшего, но все же не может одолеть мощного влечения к этим местам. Отчасти он понимал причину своего состояния. Он знал, что именно голос крови призывает его в Медный Лес. Он знал, кого ему наверняка придется там встретить, но ни одному человеку из дружины, даже Халльмунду, он не говорил об этом. У каждого есть недостатки, о которых даже открытый человек предпочитает не рассказывать и лучшим друзьям.

* * *

И тот, о ком он думал, тоже думал о нем.

На позднем закате маленькая женская фигурка двигалась по площадке на вершине Рыжей горы, вглядываясь в даль через промежутки между валунами. Рыжая гора – Раудберга – возвышалась в самом сердце Медного Леса, ее длинные пологие предгорья густо поросли ельником, а площадку вершины окружали большие серовато-черные валуны, стоящие здесь с незапамятных времен. Существовало сказание, что однажды толпа великанов оказалась застигнута солнцем во время обрядового танца на вершине священной горы, и солнечный свет превратил их в камень.

Девушка была мала ростом, худощава, очертания ее фигуры терялись под просторной накидкой из волчьего меха и рубахой из грубой некрашеной холстины. Ее волосы – тускло-рыжие, цвета опавшей еловой хвои – неровными густыми прядями лежали на спине и на плечах. На бледном лице с мелкими острыми чертами большие глаза блестели золотистой желтизной, как вода в болоте. Возраст ее не поддавался определению – черты ее лица казались юными, но в глазах горело старческое безумие. Она родилась тридцать лет назад, но это вовсе не означает, что сейчас ей тридцать лет: благодаря крови великанов, текущей в ее жилах, она быстро росла, но медленно старела. Матерью ее была живая женщина, когда-то отданная в жертву великану, а отцом – сам великан по имени Свальнир, что значит – Стылый. Она родилась в пещере, где жил когда-то Свальнир. В эту темную пещеру, которую никогда не мог целиком согреть даже самый жаркий огонь, он принес свою жену Хердис, здесь родилась их дочь. Свальнир назвал ее Дагейдой, что значит «владычица дня», потому что девочка, в которой текла и человеческая кровь, не боялась дневного света и днем оставалась почти так же сильна, как ночью. Она родилась крошечной, но росла необычайно быстро: когда ей исполнился год, она выглядела двенадцатилетней, а за второй год стала совсем взрослой. И на втором году жизни она осталась совсем одна, когда отец ее был убит, а мать ушла с его убийцей назад к людям.