Лампа для джинна - [10]

На первый этаж Вовка спустилась в задумчивости. Метро не трамвай, зайцем не проедешься. Можно, конечно, перескочить через турникет, как делают ловкие пацаны, но Вовке такой способ не нравился. Ловкой она не была: скорее нос размозжит, чем перепрыгнет. А еще она стеснялась. Вот как это – просто взять и перемахнуть, без стыда и совести, наплевав на крики дежурной по станции?

Нет, такие варианты не для нее. А что же остается? Свинок-копилок она дома не держала. Никогда не откладывала деньги. Когда было нужно, пользовалась родительской карточкой, а потом выслушивала нравоучения – как важно быть бережливой и зачем это, собственно, ей еще один синий джемпер?..

У окошка консьержки она остановилась. Женщина за стеклом склонялась над кроссвордом, погруженная то ли в слова, то ли в сон. Классическая такая бабушка, округлая во всем – от очков и до локтей. Сколько Вовка у Лёли ни бывала, эту самую консьержку она не видела. Может, новенькая?

Настольная лампа отсвечивала зеленым, и Вовка подумала, что заснуть при таком мутном освещении немудрено.

Она постучалась в стекло, и старушка вздрогнула. Очки съехали на кончик носа, но смотрела поверх стекол она так сурово, что Вовка аж похолодела.

– Простите, пожалуйста, – залепетала Вовка. – Я из двадцать первой. Дверь захлопнула, а кошелек с ключами дома оставила. Родители только вечером будут, а я бы пока к брату съездила, у него бы запасные ключи взяла… А денег нет… Вы извините за беспокойство, но можно у вас на жетон занять? Я вечером верну, как дверь открою.

Бормотала она быстро и едва соображала, что за ерунду придумывает. Если консьержка не новенькая и прекрасно знает Лёлю, то ничего не выйдет. Вот уж стыда не оберешься… Но попытка же не пытка, верно?..

Она переступила с ноги на ногу, покрепче сжимая ремень сумочки. Консьержка отодвинула газету, потянулась к окошку и раскрыла створку.

– Из какой, значит, квартиры? – бдительно спросила она.

Голос у бабушки был странный и с внешностью ее никак не вязался. Она вся казалась такой мягкой, пухлой – как пирожок. И печет такая, наверное, мастерски. А вот голос как будто у девчонки позаимствовала – тонюсенький, чуть не рвется. Словно с детства остался, ничуть не повзрослев.

– И-из двадцать третьей… ой, то есть, из двадцать первой, – выдала Вовка.

– Так-так, – консьержка вытянула из-под кипы книжек журнал в массивном бордовом переплете. – Овсянниковы. Ты, наверное, Ольга.

И глянула строго на Вовку. Как будто на экзамене.

– Ага. Лёля, – машинально поправила Вовка.

Ответ консьержке как будто понравился, но она все равно неприязненно сощурилась за толстыми стеклами, оправила зачем-то идеально сидящие очки и кивнула.

– Хорошо. На жетон дам.

Она выудила из сумки кошелек из узорчатой кожи и принялась в нем копаться.

– А вообще-то у меня и жетон есть.

Она протянула монетку, как будто проверяя: не обманывает ли девица, правда ли на проезд не хватает? Но Вовка просияла.

– То что нужно! Спасибо вам огромное!

– Можешь не возвращать, – разрешила консьержка, а потом зачем-то добавила: – Он сам вернется.

Вовка хотела переспросить, как это жетон вернется сам, но старушка уже захлопнула окно и загородилась кроссвордом.

Может, показалось?

И только выскочив из метро в чужом районе, Вовка поняла, что опять ничего не продумала. Если не найдет Федю – как вернется назад? Денег на обратный путь у нее не было. Вдобавок нависли тяжкие тучи, зарядил мелкий дождик, заметно похолодало. Вовка уже пожалела, что не накинула куртку. Вот ведь погода! Какое же солнечное стояло утро, а теперь…

Таблички на домах показывали все не то: Плотницкая, Пороховая, Дымченко. Здания мелькали мрачные, как будто вымазанные в гари и копоти. Невысокие, в три-четыре этажа, с дубовыми балками под косыми крышами – в таких, наверное, и перекрытия деревянные, и печи есть. Мелкая дождевая пыль в воздухе мешалась с сизыми клубами дыма – то ли из тех самых труб, то ли от костров, которые вполне себе могли жечь на задворках.

Вовка закашлялась и обхватила себя руками. Темный район, весь какой-то измаранный, пересыпанный черной взвесью, провонявший гарью. Зато уж квартиры здесь, наверное, дешевые…

Она подскочила к дамочке с коляской:

– Простите, пожалуйста, вы не подскажете, где тут улица Масловицкого?

Женщина глянула так странно, будто Вовка спросила что-то непристойное, и пожала плечами. Ребенок в коляске закряхтел, затормошил пеленки (и почему они серые, будто перемазанные гарью?), и женщина склонилась над ним, тут же позабыв о Вовке.

Она решила остановить мужчину под черным зонтом, но он шарахнулся в сторону, не успела Вовка и рта раскрыть. Женщина с увесистыми пакетами даже слушать не стала: опустила голову и засеменила себе сквозь морось дальше.

Вовка пробежала мимо цирковой афишки («Трехголовое чудище, только у нас!»), обогнула витрину с сухоцветами (и кто их покупает, эти мертвые цветы?) и заметила пацана в наушниках. Ждать, пока он отвернется, не стала. Сразу накинулась:

– Ты не знаешь случайно, где тут улица Маслова?

Мальчишка стянул край наушника:

– А?

– Маслова, говорю, улица. Не знаешь, где это?

– Маслищенко есть. И Маслюковича. Вам кто нужен?