Лакуна - [62]

Как бы то ни было, в том, чтобы писать, приспосабливаясь к чужим требованиям, приятного мало. Необходимо отметить: автор понимает, что это задание было любезностью, за которую он благодарен. Но условия его связывали по рукам и ногам. Дневник, предназначенный для чужих глаз, — не рассказ, а донос.

16 СЕНТЯБРЯ

Фрида.

Кармен Фрида Кало де Ривера, если быть точным. И Ван.

Обнаружены спящими на тюфяке под инжиром, где обычно отдыхают служанки, но сегодня их в честь национального праздника отпустили по домам.

Исключительно для истории: парочка лежала, сплетя руки и ноги; его огромная белая рука накрывала ее крошечное изогнутое тело. Ее черные волосы окутали обоих, пустив корни в ложе, как будто эти двое были единым растением. Они спали спокойно и крепко, не подозревая, что на них смотрит свидетель, который вечером выпил пива в честь Дня независимости и вышел тайком отлить в клумбу с геранью. Любовники не догадывались, что их застали. Видимо, они до сих пор об этом не знают. Наблюдение занесено в дневник. В доме, похоже, все взбесились, точно собаки, которых держат взаперти.

7 НОЯБРЯ

Комиссия Дьюи официально признала Льва невиновным по всем пунктам обвинений, выдвинутых на процессе в Москве. Спустя несколько месяцев, потраченных на рассмотрение дела, они вынесли письменное заключение для всего света. Разумеется, Сталин по-прежнему жаждет его крови, более чем когда-либо. А европейские и американские газеты, кричавшие о вине Троцкого, едва обмолвились о Комиссии Дьюи. Диего говорит, что гринго с опаской поглядывают на Гитлера, в особенности сейчас, из-за аншлюса[155] и создания политической коалиции — «оси Берлин — Рим — Токио». Утверждает, что в случае войны Англия и Америка захотят, чтобы Россия приняла их сторону. Поэтому ни за что не признают, что Троцкий прав, а Сталин — чудовище. Это чудовище им еще пригодится.

Но все же тучи рассеялись, и как раз вовремя — ко дню рождения Льва и годовщине Октябрьской революции. Ривера закатили пир на весь мир, позвали музыкантов с маримбами; во дворе и в доме яблоку было негде упасть. Охранники едва не лопнули от волнения. Среди гостей — уже не художники-коммунисты, но простые крестьяне, мужчины в белых брюках и гуарачах, члены профсоюзов, которые поддерживают Льва. Женщины входили, робко склонив голову, так что косы едва не подметали мощенный камнем двор. Некоторые принесли в подарок живых цыплят, ноги которых были аккуратно связаны пеньковой веревкой. Но готовить угощение к празднику начали за неделю.

Сеньора Фрида была неотразима в золотой теуанской блузке, зеленой юбке и синей шали. Она привезла с собой огромный бумажный сверток, в котором оказался автопортрет — подарок Льву на день рождения. Но отчего-то в праздничной суете так и не отдала. Гости уже спали на стульях и подоконниках; уже светало, когда хозяйка заглянула на кухню и спросила:

— Ради Петрограда, объясните мне кто-нибудь, почему, черт побери, мы празднуем день Октябрьской революции седьмого ноября?

— Белен задала Вану тот же вопрос. Очевидно, у русского пролетариата ушло больше месяца, чтобы сбросить иго, длившееся семь веков.

— Диего говорит, чтобы ты шел спать. Он считает, что негоже заставлять слуг дольше одного дня готовить столько блюд, чтобы поздравить десять миллионов голодающих крестьян.

— Не беспокойтесь, все остальные угнетенные повара давным-давно легли спать. Я мыл котелки из-под шоколада. Кстати, мне неловко об этом говорить, но приготовления начались за неделю. А чего ждал Диего? Чтобы вы сами все сделали?

Она осторожно уселась на деревянный стул возле желтого стола, точно канарейка на насест.

— Ох, Соли. Ты же знаешь, мы с этой жабой можем ругаться по любому дурацкому поводу.

— Не говоря уже о том, о чем он не знает.

Тут вы подняли глаза, посмотрели, точно испуганный ребенок, и вцепились в шаль, словно она способна вас защитить от призрака или пули. Так странно было вас напугать. «Когда человечество истощено, оно создает новых врагов», — утверждает Лев. Жестокость стихийна. «Главная наша задача — двигаться вперед».

— Не бойтесь, никто не расскажет Диего про вас и Вана. Осталась лишь запись в дневнике, просто чтобы вы знали, что вас видели. Можете вырвать эту страницу. Но жене человека, который днем и ночью не расстается с «люгером», следовало бы быть осторожнее.

— Я думала, ты будешь в ярости. Из-за Вана.

— Для ярости нужна страсть. А между мной и Ваном это исключено. Как вы сами заметили тогда во время прогулки на лодке. Вы уже тогда были с ними обоими?

— Послушать тебя, так я просто животное. «Взбесились, точно собаки». Это жестоко.

— Меня удивили не вы, а Ван. И Лев: оба кажутся такими высоконравственными. Простите, что я об этом говорю.

Вы задумались над сказанным, уставившись в одну точку и не оглядываясь на дверь.

— Что ты знаешь о любви?

— В общем-то ничего. Она мигает, точно электрическая лампочка.

Казалось, вы пытаетесь отыскать в себе крупицу доброты.

— Люди жаждут утешения. Ты еще так молод. Успеешь еще стать святошей.

— Вы старше всего на несколько лет. Как вы сами тогда сказали.

— Но все-таки старше. К тому же вся латаная-перелатаная. Я тоже обречена, как и эти люди, — пусть и по другой причине.