Лакуна - [45]
Вдруг откуда ни возьмись на пороге появилась миссис Фрида. Олунда бросила вилку, которой мяла авокадо, и зажала свои мясистые уши руками. Служанки, не поднимая глаз, принялись усердно резать нопали.
— Твое невежество прискорбно, — отрезала сеньора. — Сегодня исторический день. Прочитай им все правильно.
— Да, сеньора.
Она стояла, выжидая.
— По прибытии в Нью-Йорк бывший Jefe Maximo[129] заявил репортерам: «Меня изгнали, потому что я пресекал попытки установить диктатуру пролетариата».
— Очень хорошо. Продолжайте.
Она развернулась и ушла помогать отцу, оставив кухонный пролетариат размышлять над реальными новостями дня. Власти штата Чьяпас в ответ на требование Синдиката местных трудящихся проголосовали за повышение платы всем работникам кофейных плантаций по всему штату. В официальном заявлении Конгрессу президент Карденас подчеркнул: «В новом демократическом государстве организованные рабочие группы оказывают истинное влияние на политическую и экономическую деятельность нашей страны».
Олунда переводила взгляд с авокадо на порог кухни, потом на газету и снова на миску с овощами. Наверное, мечтала о Синдикате мяльщиков авокадо.
У хозяйки рецидив болей в спине, глазная инфекция, камни в почках и роман с японским скульптором. Так утверждает Олунда, но едва ли это возможно: когда бы сеньора успела? Но у Канделарии есть доказательство: когда она в прошлый раз открывала японцу калитку, по винтовой лестнице во двор вихрем вылетел художник с пистолетом. Отныне скульптору заказан вход на обе половины дома.
Сеньора уехала в больницу, прихватив с собой кисти и нескольких кукол. Сегодня передала, что еще ей нужны фаршированные перцы чили, и хозяин отправил в больницу слуг с обедом. Вероятно, чтобы посмотрели, не притаился ли где японец, порываясь завести интрижку с женщиной в гипсовом позвоночном корсете. По пути Сезар дважды заблудился, а потом остался в машине подремать и набраться сил перед дорогой домой.
— Инсолито! — крикнула она с больничной койки. — Посмотри на свою бедную Фридучу! Я разваливаюсь на куски, я умираю. Давай сюда корзину. — Сегодня на ней была надета только половина украшений из пиратского сундука, но волосы были уложены как обычно. Должно быть, в Hospital Inglés[130] у нее в подчинении медсестры и санитары-носильщики.
— Вы завезли моему отцу обед?
— Конечно. Сеньор Гильермо передает вам привет.
— Без матери ему придется туго. Она единственная, кто заставлял слуг хоть немного пошевелить nalgas[131].
Она достала салфетки, столовое серебро и разложила на кровати так же аккуратно, как дома накрывала к обеду на стол.
— Позвольте заметить, сеньора, что та же самая экономка ухаживала за вами в детстве.
— Вот-вот. Ей сто лет в обед. Старая развалина.
— На улице Альенде все хорошо. Не стоит беспокоиться. Перпетуя наняла двух новых горничных. Белен и еще одну. Сегодня они сажали во дворе лилии.
— Лилии! Дом не мешало бы хорошенько отремонтировать и покрасить. Я бы выкрасила его в свинцово-синий. С красной каемкой. Что у нас нового? — поинтересовалась она, разрезая перец. Для умирающей у нее отменный аппетит.
— Едва ли вам это понравится.
— То есть? Неужели Диего уже нашел мне замену?
— Ну что вы, вовсе нет. По вечерам приходят все те же гости.
— Художники?
— В основном поэты и драматурги.
— Contemporáneos[132]. Ты прав, не хочу о них слышать. Вильяррутия с его «Ностальгией по смерти»! В чем же дело, muchacho? Вперед, выпей яд, сведи счеты с жизнью! Мне кажется, у него с Ново роман: они совершенно равнодушны к флирту. А Асуэла просто унылый.
— Мариано Асуэла? Тот самый? Автор романа «Те, кто внизу»?
— Он самый. Тебе не кажется, что он угрюм?
— Он великий писатель.
— Но и большой циник, разве не так? Вспомни Деметрио из «Тех, кто внизу»: что это за герой? Сражается за революцию, совершенно не представляя зачем. Помнишь тот эпизод, когда жена спрашивает его, за что он борется?
— Конечно. А он бросает камень в каньон.
— И они стоят как два идиота и смотрят, как камень катится с горы.
— Трогательная сцена, сеньора Фрида. Вам не кажется?
— Может, и так, если ты камень. Мне все-таки хочется думать, что историей движет нечто большее, нежели сила тяготения.
— Но сила тяготения всегда побеждает. Взять хотя бы ваш рост.
— Я не шучу, Соли, я тебя предупреждаю: берегись, чтобы твое сердце не остыло. Мексиканские писатели сплошь циники. А художники — идеалисты. Вот тебе мой совет: если задумаешь устроить вечеринку, зови художников, а не писателей.
Она подняла голову, точно кошка, изучающая мышь перед тем, как съесть.
— Но… ты ведь писатель, верно? Ты пишешь ночами.
Откуда она узнала? Теперь они положат этому конец.
— Страницу за страницей. Мне рассказал Сезар. Говорит, мараешь бумагу, словно одержимый.
Ни слова.
— А еще, насколько я заметила, тебя очень заинтересовало, что Ново и Вильяррутия спят с мужчинами, а не с женщинами, не так ли?
Молчок.
— Я тебя ни в чем не обвиняю.
— Что вы, сеньора Фрида, какие могут быть секреты.
— Ну что за mierda[133]. Ты всегда называешь меня сеньорой, когда врешь. Кстати, как развиваются события в сентиментальной пьесе «На кухне»?
