Ладья викингов. Белые чужаки - [26]

Целительница убрала влажные от пота волосы с его лба.

— Он достаточно взрослый, чтобы ходить в набеги, — сказал Торгрим.

Морриган вновь взглянула на него, и Торгрим увидел на ее лице отвращение. Она подняла с пола подвеску — серебряный молот Тора.

— Что это?

— Молот Тора. Способ попросить помощи у бога.

— Неудивительно, что у него лихорадка. — Морриган сунула молот в ладонь Торгрима, потом собрала остальные амулеты, включая статуэтку Одина на восьминогом коне Слейпнире и крошечную серебряную валькирию, и добавила к молоту: — Держи их подальше от мальчика.

Она потянулась к своей шее, сняла ожерелье и надела его Харальду на шею. Серебряный крестик с умирающим богом Христом лег на грудь парня.

Рука Морриган совершила жест, который Торгрим часто подмечал у христиан: коснулась лба, живота, обоих плеч. Она пробормотала что-то над Харальдом, какое-то заклинание, как показалось Торгриму. От христианской магии ему было не по себе. В другое время он велел бы ей прекратить, но сейчас он впал в отчаяние, а его собственные боги ничем не сумели помочь.

Произнеся заклинание, Морриган принялась возиться с ранами Харальда, продолжая бормотать себе под нос, и Торгрим не мог не заметить, что она проявляет больше внимания к юноше, чем к остальным. Целительница аккуратно промыла его раны, обработала их паутиной и мазью тысячелистника, затем бросила в воду какой-то порошок.

— Это ивовая кора, она поможет от лихорадки, — объяснила Морриган, помешивая питье. Вместе они заставили Харальда его проглотить. — Я оставлю тебе немного этого средства. Проследи, чтобы стражи его не нашли. Давай ему питье трижды вдень, утром, днем и вечером.

Торгрим кивнул. Ему отчего-то было трудно говорить в присутствии Морриган.

Целительница встала.

— Я закончила. Постараюсь вернуться завтра.

Торгрим проводил ее до двери, покопался в сумке, висевшей у него на поясе, и вытащил одну из золотых монет, которые заранее достал из ботинка.

— Вот. — Он протянул ей золотой. — И прими мою благодарность.

Морриган взяла монету и посмотрела на нее со странной ухмылкой:

— Плата за исцеление фин галл. Никогда не думала, что увижу подобное.

Она спрятала монету в карман, взяла лампу, задула пламя и исчезла.

Торгрим остался один в темноте. Он все еще ощущал запах Морриган, хотя в комнате было не продохнуть от вони немытых мужских тел и горящего тюленьего жира.

Впервые с того момента, как Харальда взяли в плен, он увидел слабый проблеск надежды. В первую очередь — надежды на то, что сын сможет выжить. Это было хорошее, сильное и светлое чувство, но стоило Торгриму ощутить радость, как в тот же миг она растаяла под гнетом реальности.

Харальд может выжить… но надолго ли?

Магнус и Орм не отпустят их. Будут еще допросы, а затем их казнят. И лучше бы Харальду умереть в беспамятстве лихорадки, чем дожить до того наказания, которое изобретут для них Магнус и Орм.

Глава тринадцатая

Видно, настал конец света, раз уж селяне выходят биться против благородных семейств.

Оскорбление, произнесенное королем Тары в адрес своих врагов

Морриган чувствовала, как солома из матраса впивается в ее спину, словно десятки крошечных лезвий. Орм навалился на нее сверху, и под его весом ей трудно было дышать. С каждым толчком Орма она ударялась коленом об стену, что причиняло ей боль.

Она смотрела в потолок широко раскрытыми глазами. Толстые балки и обмазанные глиной камыши между ними едва виднелись в лучах занимавшейся зари. Когда-то, лежа под Ормом, она мысленно улетала далеко-далеко, за много миль отсюда, в чудесное место, где ее не сможет насиловать тот, кто назвался ее хозяином. Но не сегодня.

Сегодня сознание Морриган было полностью сосредоточено на происходящем. Она оценивала расстояние до ремня Орма, брошенного на край постели, и серебристой рукояти кинжала на этом ремне. Ее глаза разглядывали паутину под потолком, но разум видел совсем иное: как ее рука неслышно вытаскивает кинжал из ножен и вонзает его между ребрами Орма, как он вскидывается от внезапной боли, как она выкатывается из-под него, вынимая кинжал из его тела, и вонзает его еще раз.

А затем она видела, как в дверь вбегают стражники с мечами на изготовку, застают ее, задыхающуюся, с кинжалом в руке, залитую кровью Орма. Смотреть на Орма, застывшего в агонии с выпученными глазами и мертвенно-бледной кожей, было приятно, но дальнейшие видения всегда заканчивались тем, что ее вешали, топили, четвертовали или сжигали у столба. Ни одно преступление не наказывалось так жестоко, как убийство господина рабом. Подобное не прощалось, и кара служила предупреждением остальным.

И потому до нужного момента, когда Морриган сможет не только отомстить, но и выжить, чтобы отпраздновать месть, она вынуждена была терпеть худшее из рабских унижений.

Наконец Орм хрюкнул, застыл, полежал какое-то время неподвижно, придавливая Морриган своим телом, а затем поднялся.

— Мед кончился. Узнай, есть ли свежий, — сказал он, выходя из комнаты и завязывая на ходу штаны.

Морриган не шелохнулась. Она лежала не шевелясь, ожидая, когда уляжется ненависть, напоминая себе, зачем находится здесь. Вначале одной лишь мысли о цели было достаточно, чтобы пройти сквозь любой ужас, но теперь этого не хватало. Как ее Господь и Спаситель, в миг ужаснейших испытаний она порой начинала сомневаться.