Ладога родная (Воспоминания ветеранов Краснознаменной Ладожской флотилии) - [146]
Ушел Михалев. Я остался один. Прошло минут 15–20. Над островом появился «мессершмитт» и начал поливать из пулеметов. Загорелась прошлогодняя трава, валежник. «Нас обнаружили», — пронеслось в голове. Что делать?
Дело сразу нашлось: от соседнего острова отвалил небольшой катер (вроде нашего ЗИСа) с солдатами.
Пулей лечу вниз. К катерам уже не успею… Ложусь в лощинке за большим камнем. Когда катер подошел поближе, открываю огонь короткими очередями.
Эх, недолет! Но… катер разворачивается и показывает корму. Меняю диск, бегу на ту сторону острова, где наши катера стоят.
Прибежал я к берегу — и стало мне грустно: наши МО, стреляя из пушек и пулеметов, шли в сторону Кексгольма. А им навстречу мчался какой-то торпедный катер.
Почему же наших два? Никак я не мог сообразить. А где третий?
А третий, МО-213, стоял на прежнем месте у скалы.
На него в это время пикировал «мессершмитт-110». Возле катера, с перелетом, вздымали воду разрывы снарядов. А командир МО-213 Воронин ждал меня.
…Иван Иванович, я тогда забыл вас поблагодарить. Через четверть века — спасибо!
Уже два «мессера» над «двести тринадцатым». Катер ведет огонь на два борта. Я расстреливаю по фашисту последний диск. Четыре дымных струи тянутся от самолета до самой воды. Два мгновенных, резких удара по голове, словно кто-то железной тросточкой потянул… «Э, наверное, осколки от наших зенитных снарядов», — думаю. Тут я заметил, что дымок поднимается из люка, из носового кубрика. Спускаюсь, топчу ногами тлеющий матрац и… что дальше было — не помню.
Когда очнулся, военфельдшер Иванов в кают-компании-делал мне «шапку Гиппократа».
— Терпи. Пуля торчит из головы. В общем, ты счастливчик.
Иванов мне сообщил, что наши потопили итальянский торпедный катер, а батя Поляков — сбил самолет.
Самым сильным лекарством была для меня эта весть!
В Новой Ладоге на берегу нас встречало штабное начальство как победителей. Кажется, и командующий флотилией капитан 1-го ранга Чероков был. Встречала нас и машина с Красным Крестом. Мне Иванов не говорил, что у нас, кроме меня, еще есть раненые.
Выносят на носилках Перепелова, Степанова и Челядко-Мишу с «двести пятнадцатого»…
На второй день пришли к нам в госпиталь Колесник, командир МО-215 Епихин, замполит ОВРа Федотов. По плитке шоколада принесли. О Перепелове сказали, что ему еще плохо.
Когда они ушли, наши командиры, Миша…
И сейчас слышу голос Мишп Челядко:
— Почешите мне пальцы на ноге…
А чего чесать-то? Вчера ногу ему оттяпали выше колена. Мы со Степановым изо всех сил стараемся как-то развлечь его.
Ни врачи, ни сестры не говорили нам правды о Перепелове. Мы сами увидели в окно, как его ребята на плечах несли…
22 октября 1942 года я был в госпитале в Вологодской области. О разгроме фашистского десанта у острова Сухо я услышал по радио.
«Как там? Живы ли наши хлопцы?» — думалось.
Хотелось бежать поскорей, да — на поезд!
У нас на катере служил старшина 2-й статьи Смитюх. Моторист по специальности.
В бухте Морье во время бомбежки он был тяжело ранен в живот. В тыловом госпитале на операционном столе исчез у него пульс. Вынесли в морг. А в морге с потолка капали капли прямо Васе Смитюху в рот.
Когда в морг за чем-то пришла санитарка, она закричала. «Покойник» шевелил рукой, пытался привстать…
Какой-то выдающийся хирург сделал ему еще одну операцию, и герой остался жить.
В сорок четвертом году с самой весны мы начали готовиться к серьезным делам.
Все чаще и чаще наши катера МО вместе с канонерскими лодками уходили в озеро.
И вот 22 июня целая армада двинулась на север, за Олонец. В воздухе все время свои самолеты. Хорошо!
На рассвете 23-го развернулась флотилия фронтом к берегу, между устьями рек Видлицы и Тулоксы.
Дело начали самолеты. Потом ударили канонерки, потом мы — катера МО — повели к берегу мелкие суда с десантом. Высаживалась 70-я морбригада. Мы еще не успели подавить все огневые точки, а морячки в гимнастерках — ура! в воду! на берег! Пошли крошить!
Буквально через полчаса на месте высадки у самой воды уже действовала походная кухня.
Потом дела на берегу осложнились. Противник получил подкрепление. На флангах заговорили артиллерия и пулеметы. Появились на берегу раненые.
Наш катер пошел с докладом к канлодке «Бира». Там был походный штаб. Со стороны озера к кораблям мчался катер под флагом командующего КБФ. С катера кто-то кричал в мегафон:
— Почему стоите?
— По диспозиции… — слышался ответ.
— К берегу! Все к берегу!..
И правда, чего стоять на виду? Ждать, пока снаряд влепят?
Слева, от Пограничных Кондушей, бронепоезд финский начал бить.
…Через семь дней мы уже стояли у острова Мантсинсари, севернее старой советско-финляндской границы.
Ветераны флотилии перед возложением венков на могилы павших героев. Новая Ладога. 1964 г.
Случай курьезный был.
Нам было приказано сопровождать раненых, направляющихся на пароходе «Орел» в Свирицу.
Слышим… Что такое?… Страшный крик на «Орле». Неужели так ребята стонут?
Подходим поближе, а там… песни горланят под гармонь.
5 сентября 1944 года в 8 часов утра на Ладоге прекратилась стрельба. Шли переговоры о перемирии.
…Кажется, 21 сентября наш «двести первый», «двести шестой» и еще один МО — не помню какой — вошли в Никоновскую гавань острова Валаам.
