Лачуга должника - [13]

Ожидая психологической помощи, я пошел к Виктору, но, увидя мою шерсть, брат встретил меня сурово. Он сказал, что это выявилась моя внутренняя звериная сущность, и просил впредь не являться к нему в таком антиобщественном виде. Далее он выразил пожелание, чтобы я в частных разговорах и анкетах не упоминал о своем родстве с ним, дабы не бросить на него несмываемую моральную тень. Я ушел от своего талантливого брата, глубоко огорченный тем, что доставил ему неприятность своим посещением.

В конце концов я решился на беспринципный поступок и пошел на дом к Валентину Валентиновичу с просьбой дать мне какое-либо снадобье, которое досрочно освободило бы меня от шерстеношения. Но, увы, изобретатель "Прогресс-волосатина" признался мне, что такого средства нет.

Во время этого посещения я заметил, что Валентин Валентинович снова в шерсти, однако вид у него был грустный. Я его спросил, почему он невесел, ведь теперь, когда на практике доказано безошибочное действие "Прогресс-волосатина", ему надо только радоваться за себя лично и за все человечество в целом. Но в ответ он скорбно улыбнулся и нервным шепотом поведал мне о кознях своей жены.

Оказывается, жена изобретателя, узнав о замечательных свойствах "Прогресс-волосатина", решила извлечь из этого препарата личную выгоду. Она заставила Валентина Валентиновича уйти с работы, чтобы он сидел дома и непрерывно отращивал на себе шерсть, которую она систематически снимала с него при помощи ножниц для стрижки овец. Из этой шерсти она научилась вязать свитеры, джемперы и кофточки, которые сбывала на толкучке и через комиссионные магазины. Так было опошлено и скомпрометировано замечательное научное открытие, и с тех пор я ничего больше не слыхал ни о Валентине Валентиновиче, ни о его "Прогресс-волосатине".

Что касается лично меня, то и мне "Прогресс-волосатин" не принес радости. Когда через положенные два месяца шерсть с меня опала, восстановился нормальный волосяной покров и я снова начал посещать техникум, выяснилось, что я очень отстал и продолжать учебу уже нет смысла. Я был отчислен из техникума со справкой об окончании трех курсов и поступил работать кассиром в одну из бань на Петроградской стороне. Зарплата была невелика, но выгода заключалась в том, что при бане мне предоставили отдельную комнатку в семь квадратных метров. Комнатка была теплая, и для полного уюта в ней не хватало только портрета "Люби - меня!" - хотя бы одного из тех 848, что покоились в моем родном доме под слоем обоев.

Вскоре началась война, на которую я ушел рядовым. Я имел два легких ранения, но никаких странных происшествий, подобных тем, которые я описал, на войне со мной не было. Поэтому не буду описывать этот период своей жизни, а сразу перейду к послевоенным годам.

8. БОЛЬШАЯ БУТЫЛКА

После демобилизации я вернулся в Ленинград и снова поступил работать кассиром в баню. Комнатка, в которой я прежде жил, была уже занята, но мне предоставили жилплощадь в другом доме, тоже на Петроградской стороне. Квартира, куда я въехал, состояла только из двух комнат - из моей шестиметровой и из двадцатидвухметровой, где жила одна симпатичная супружеская пара. Муж, которого звали Георгием Васильевичем, был контролером ОТК на каком-то предприятии; ему было уже за сорок. Жена его, Марина Викентьевна, работала в библиотеке; ей было за тридцать. Жили мои соседи очень дружно, а ко мне относились приветливо, так что в их присутствии я забывал о том факте, что я - человек с пятью "не". В дни крупных календарных дат они даже приглашали меня за праздничный стол.

Мне нравилось их взаимное уважение друг к другу. Они никогда не ссорились, и ни разу я не видел их не только пьяными, но и "под мухой". По праздникам на столе у них стояла бутылка кагора - это был единственный спиртной напиток, который они признавали, ибо кагор полезен для желудка. Но выпивали они за весь вечер не больше рюмки на брата, и все потчевали меня. Но я, как и они, будучи человеком непьющим, тоже больше одной рюмки не выпивал. И так мы жили в дружбе и добром согласии четыре года.

Но, увы, настал день, когда я, помимо своей воли, внес в дружную семью раздор и смятение, в результате чего был вынужден со скандалом и даже с легким увечьем покинуть эту квартиру.

Расскажу все по порядку.

В той бане, где я работал кассиром, честно трудилась одна пожилая банщица предпенсионного возраста. Звали ее Антонина Антоновна. Работала она в первом женском классе с паром, и обязанности ее состояли в том, что она следила за порядком в предбаннике, принимала билеты и указывала посетительницам шкафчики для белья. Она считалась очень добросовестным работником и всегда выполняла план по вежливости.

Однажды Антонина Антоновна не явилась на работу, а затем известила начальство, что она серьезно простудилась и находится на бюллетене. А так как знали, что живет она одиноко, то решено было проявить к ней чуткость товарищей по работе, то есть написать ей коллективное письмо с пожеланием скорого выздоровления и навестить ее с каким-либо пищевым подарком. Отнести письмо и подарок поручили мне. Такие общественные задания по линии заботы о людях давались мне и прежде, так как всем было известно, что человек я холостой и времени свободного у меня больше, нежели у других.