Лачуга должника и другие сказки для умных - [340]

– Нет, Юрик, никакой я не герой, – признался я. – Если бы я героем был – ты бы не хромал. – И тут я честно рассказал ему, как дело было, как долго не мог я решиться прийти ему на помощь.

– Все равно – для меня ты герой! И я знаю, как смело ты себя в своем НИИ ведешь, как с критикой выступаешь.

– Юрик, это – не смелость храбреца, а нахальство тайного труса, рассчитанное на чужую – еще большую – трусость. А когда я заранее знаю, что мне могут отпор дать, – я тихо в сторонке стою.

– Фима, один наш древний мудрец так выразился: «В каждом герое прячется трус, и в каждом трусе дремлет герой». Тебе надо понять себя. Ведь ты решился побывать на Фемиде – разве это не отважный поступок?!

– Это я не отвагу, а лихачество показное проявил. Если бы я заранее знал, какой ужас на меня на этой сволочной Фемиде навалится, – черта с два бы на это решился… Правда, быть может, благодаря этому ужасу я нашел Формулу Бесстрашия.

– Фима, а скоро твой прибор будет запущен в массовое производство?

– Ишь чего захотел! Скоро только сказка сказывается… Проект пока все еще у директора, у Герострата Иудовича в шкафу лежит.

– Серафим, так ты предложи свой проект другому НИИ.

– Юрик, а если он и там в долгий ящик ляжет? Может, в другом НИИ тамошний директор, какой-нибудь Вампир Люциферович, его под сукно положит. А наш директор наверняка обозлится, что я через другое ведомство действовать хочу, – и в должности меня понизит, а у меня зарплата и так невелика, полторы сотни ре. А впереди пенсия маячит, и учти, что у нас на Земле пенсия по зарплате начисляется. Мне надо смирно себя вести. Жизнь – это мост без перил, надо идти посередке, не забегая вперед, а не то тебя в реку столкнут.

– Серафим, что же это получается?! Ты извини, но ведь ты философию трусости рекламируешь! Из твоих словес вытекает, что мелкий личный страх не разрешает тебе бороться за всеобщее бесстрашие – и за твое личное тоже! Я ошеломлен, озабочен, обеспокоен, обескуражен, озадачен…

– Обманут, одурачен, околпачен, – присовокупил я.

– Фима, для меня ты все равно герой! И спасибо тебе за помощь в освоении строгих слов земных! Благодаря тебе я возвращаюсь на родную планету словесным богачом!

– Вот от этой похвалы не отказываюсь, – молвил я. Затем мы дружески обнялись – и расстались навсегда.

Съедобные сны, или Ошибка доброго мудреца

1. Деловое предисловие

Всем жителям Земли известно имя Матвея Утюгова, все помнят дату его добровольной кончины, которой был омрачен последний год XX века. Но меня не покидает ощущение, что к имени этого гения, к научному величию его постепенно подкрадывается забвение. Давненько нет ни новых книг о нем, ни научных трудов, ему посвященных. А сколько написано о нем в конце минувшего века! На всех языках и наречиях славили его ученые, писатели, поэты. Что касается журналистов, то те ему прямо-таки прохода не давали. Он, человек великой скромности, всячески отмалчивался, отбрыкивался, отнекивался, – и все-таки не всегда мог отбиться от этой настырной братии, не раз приходилось ему давать интервью. А теперь молчат писатели, молчат журналисты, – и только поэты время от времени посвящают ему свои стихи. Это о нем прочел я недавно в журнале новое стихотворение престарелого поэта В. Инкогнитова. Оно так кончается:

Его деяния угасли,

И грустный вывод мой таков:

Просчеты мудрецов опасней,

Чем заблужденья простаков.

Ну что ж, с двумя последними строчками я согласен. Но с первой – нет, тут поэт ошибся! Деяния Утюгова не угасли, они только потускнели. В дальнейшем они могут вспыхнуть новым светом. Человечество не было готово к разумному освоению его гениального открытия. Человечеству надо еще подрасти – и тогда воскреснет для него Матвей Утюгов, и великий дар его осчастливит всех землян!.. Кстати, тот же самый В. Инкогнитов в дни расцвета славы Утюгова вот как о нем отозвался:

Неплохо ели наши предки,

А нам достались лишь объедки.

Но ты нас вывел из пустыни, –

И сытость к нам придет отныне!

В те годы все поэты наперебой восхваляли Утюгова. Поэма Н. Могутного «Явленье гения» даже в школьную программу была включена. Там, среди прочих, такие два четверостишия были:

Небесной манной Бог Саваоф

Снабдил голодающих в трудный час, –

А ты, чтоб каждый был сыт-здоров,

Космической пищей питаешь нас!

Великий Кормчий (от слова «кормить»!)

Ты всем пропитанье сумел добыть,

Ты кормишь весь мир, ты – выше богов,

Матвей Васильевич Утюгов!

Никогда не забуду, как возмутило Матвея сравнение его с «Великим Кормчим» – ему почуялось, что тут культом личности завоняло. И вообще терпеть не мог он всяческих восхвалений.

…Во всех книгах и статьях о Матвее Утюгове упоминается и мое имя. При этом в некоторых из них моя роль в его судьбе явно преувеличена. Однако сам я о Матвее никогда не писал, – и вот теперь, на склоне пенсионных лет, решил поделиться с читателями воспоминаниями о нем и напомнить о том, что происходило тогда, в конце XX века, когда мой друг явил миру свое открытие.

Коротко о себе. Я, Геннадий Борисович Питерцев, – не писатель, но человек грамотный. До ухода на пенсию преподавал русский язык школярам младших классов. Плохо запоминаю цифры, числа, а вообще-то память хорошая. В лжецах не числюсь.