Лачуга должника и другие сказки для умных - [337]

Я знал: ничто не вечно под луной,

Теперь я знаю: все на свете схоже –

И под чужой луной, под неземной,

Для смертного ничто не вечно тоже.

На поляну, где я кормился, приперлось вдруг целое стадо большущих жвачных животных. Их туловища оканчивались не хвостами, а змеями, очевидно, для обороны от хищников. Змеи-хвосты извивались, зорко поглядывая по сторонам, и порой шипели. Из своего убежища я наблюдал, как эти змеехвостые буйволы, распахнув пасти, жуют ягодные кусты. Когда прожорливое стадо удалилось, я убедился, что мне ни единой ягодки не осталось. Настал для меня острый продовольственный кризис, и продолжался он двое суток, ибо удаляться далеко от своего жилища я не решался, опасаясь стать жертвой тигров. На третьи сутки страх умереть от голода и страх нарваться на голодного зверя вступили в борьбу – и победил первый. Я направился вниз по течению ручья на поиски новой базы снабжения.

Путь к сытости порою жуток,

Но кушать хочется – и вот

Наш вождь, наш командир – желудок

Бесстрашно к цели нас ведет.

Я прошел километра три, но ягодных кустов не увидел. Однако вскоре я нашел пищу, и притом очень питательную. Выйдя на просторный луг, я обнаружил, что на краю его растут деревья, ветви которых сплошь покрыты гороховыми стручками. Подойдя к одному из этих гороховых деревьев, я нагнул ветку и вскоре понял, что инопланетный горох ничуть не хуже нашего земного. В безвредности же этого продукта убедили меня живые существа, которые при мне кормились им. Эти небесные создания сами по себе весьма миниатюрны, но спина каждого из них увенчана продолговатым баллоном из полупрозрачной кожи; баллон этот, как я догадался, служит вместилищем желудочных газов и позволяет зверьку держаться в воздухе. Крыльев у этих живых дирижабликов нет, свой полет они регулируют при помощи веерообразного хвоста. Выбрав ветку, где стручки поаппетитней, зверюшка застывает в воздухе и, вытянув длинную шею, приступает к приему пищи.

Рискуя обозлить ханжей, осмелюсь высказать предположение, что в будущем, когда, человечество исчерпает природные энергетические ресурсы, оно задаст себе вопрос: а не может ли и человек подняться в воздух за счет перевариваемой им пищи? И, быть может, уже живет и здравствует неведомый изобретатель, некий гороховый Дедал, замысливший осуществление этой идеи. Когда он предложит свой проект человечеству, то на первых порах будет поруган и осмеян, –

Ему ответят: «Это бред!

Попал безумью в плен ты!»

А после, через много лет,

Воздвигнут монументы.

Но я отвлекся. Вернусь к тому, что, стоя под гороховым деревом, я срывал с его ветвей стручки и с аппетитом поглощал их содержимое. Я ел, ел, ел – и не мог насытиться. Но вот наконец настала блаженная минута: я почувствовал, что больше ни одной горошины съесть не могу. И тут я глянул в сторону и обомлел, затрясся мелкой дрожью. И было от чего! На этот самый луг из лесной чащи вышли два тигра. Одного из них я сразу узнал, – то был Кривохвост, мой знакомец. Второй экземпляр был поменьше, поизящней, я сразу догадался, что это – тигродама, законная половина Кривохвоста. Увидя меня, она свирепо замяукала, спружинилась – и у меня возникло убеждение, что сейчас для меня наступит спокойствие № 10. То есть они сожрут меня за милую душу. Но тут послышался второй голос – это Кривохвост замяукал… И вдруг вижу: мяучит он не в мою сторону, а в сторону своей подруги, склонясь к ее пушистому уху. И мяуканье у него не агрессивное, а с какими-то лирическими переливами. Потом оба удалились.

На следующее утро я опять пришел туда питаться. Жую горох, и вдруг – новая встреча: из чащи выходит тигрище. Не Кривохвост, а другой. Остановился шагах в десяти от меня – и победоносно облизывается. Ну, думаю, не вернуться мне на Землю-матушку. А зверь остановился и вроде бы призадумался, вспоминая что-то. Потом мотнул головой, еще раз облизнулся на прощание – и мирно ушел в лес. У меня создалось впечатление, что он и съел бы меня, да ему кем-то дано руководящее указание не трогать этого аппетитного незнакомца. Ясное дело, это Кривохвост заботу проявил, шефство надо мною взял, разъяснил своим собратьям по когтям. Что питаться мною – грех. С того дня я перестал бояться тамошних зверей. Я вдруг осознал, что я для них – парень свой в доску.

26. Вещий сон

Погода на Фемиде стояла отличная, дачная; пища была однообразная, но питательная; мои ручные часики трудились исправно, приближая час моего возвращения на Землю. Казалось бы, живи, надейся и радуйся. Но новая разновидность страха заползла в мой ум – то была боязнь невозвращения. Мне стало казаться, что Юрик никогда не прилетит за мной, что Юрика и в живых уже нет, что я здесь – один навсегда. А если так – то стоит ли жить? Стоит ли дожидаться того дня, когда я в назначенный час приду к подножию Храма Одиночества, буду там ждать прибытия моего друга, и никто не спустится ко мне с неба? Боязнь стать космическим невозвращенцем преследовала меня наяву и во сне. Настали двадцать седьмые сутки моего пребывания на Фемиде. Очень памятные для меня сутки! В ту ночь мне приснился странный сон. Странный тем, что, проснувшись, я позабыл его содержание, ведь обычно свои сновидения я запоминаю очень точно. А тут я помнил только то, что вначале мне было почему-то очень, очень страшно, а потом вдруг стало совсем-совсем не страшно, и проснулся я от радости, от желания поделиться с Настей счастливой вестью. Но Насти рядом не было, она жила за тридевять небес отсюда. И что за радостная весть – я не помнил. Вокруг же ничего радостного – все та же самая осточертевшая Фемида…