Лабиринты веры - [8]

Улицы Хаддонфилда заполнила воскресная толпа. Магазины открылись, и продавцы, несмотря на холод, выставили у дверей свой товар. Люди сидели у ресторанных обогревателей, потягивали дорогой кофе, неторопливо вкушали булочки и копченый лосось.

После возвращения из колледжа, обдумывая свои дальнейшие шаги, я наткнулась на работу, которая вполне устроила меня: стажировка в качестве переводчика в суде округа Кэмден. Так что, несмотря на твердое намерение уехать как можно дальше от Хаддонфилда, я вплоть до смерти Клэр продолжала жить на чемоданах в ее доме.

Я взбежала по ступенькам и вставила ключ в замок. Не заперто. Неужели я не заперла дверь? У меня в голове зазвучали слова сестры Регины. «Но Мари переживает из-за того, что девочка знает больше, чем следует. И ведь это только начало». Я толкнула дверь и замерла на пороге, не зная, входить или нет. Своей поездкой к дому Оуэнсов я взломала какую-то печать; еще до отъезда я чувствовала, что случится нечто в этом роде. Мари была права, это только начало. Я уставилась на погруженную в полумрак гостиную.

– Авааааааааа!

Я повернулась и увидела, как Джоанна, моя коллега, спешит по тротуару и взбегает по лестнице. Она обняла меня, и я потонула в облаке одуряюще сладкого «Шалимара».

– Заходи, – сказала я, когда она выпустила меня из своих объятий. – Я только что из церкви.

Я взяла ее за руку, и мы вошли. Я внимательно огляделась, проверяя, есть ли какое-то движение в доме. Моим щитом была Джоанна Уоткинс, но она быстро покинула меня и бросила свою огромную матерчатую сумку на диван, а потом плюхнулась рядом с ней и посмотрела по сторонам.

– Господь Всемогущий, Ава… Да тебе нужна уборщица. С тобой всё в порядке? Между прочим… – Она рукой обвела комнату. – Ты выглядишь какой-то слабой. И немного лохматой.

– Я тоже рада видеть тебя, Джоанна. – Я критическим взглядом окинула свой беспорядок. Комната напоминала логово старьевщика. У меня под ногой что-то хрустнуло. Я озадаченно уставилась на раздавленную губную помаду, на розовое пятно на паркете.

Джоанна тоже уставилась на пятно.

– Это мой «Ланком»? Мой «Винтажный розовый»? Кажется, ты позаимствовала ее два месяца назад?

Это была та самая помада, но я ей не ответила. Я внимательно оглядывала комнату. Неужели этот беспорядок был здесь и раньше и я просто его не замечала? Моя сумка валялась в углу, ее содержимое рассыпано по полу. Опустившись на колени, я принялась все собирать. Кошелек, документы и три доллара. Из сумки выкатилась пустая маленькая бутылочка, и я отпихнула ее в сторону, надеясь, что Джоанна ничего не заметила. Создавалось впечатление, что в комнате кто-то побывал и рылся в моих вещах. Даже диванные подушки были сдвинуты. Когда я уходила, они лежали по-другому – только я не была в этом уверена.

– У тебя есть что-нибудь поесть? – спросила Джоанна. – Я не завтракала.

С тех пор как я начала работать в суде, Джоанна стала моей подругой – вопреки ее здравому смыслу. Она была старше меня на пятнадцать лет и занимала должность секретаря при одном из судей высшего суда. Когда мы познакомились, Джоанна не прониклась ко мне особой симпатией. Я слышала, как она называла меня «заносчивой зеленоглазой стервой». Она игнорировала бо́льшую часть моих вопросов, а вместо ответов одаривала меня пустым взглядом. Джоанна знала всех, и у нее были большие связи. Она практически управляла этажом и могла бы сдать экзамен на право заниматься адвокатской практикой в Нью-Джерси, если б кто-то посадил перед ней экзаменационную комиссию.

Я защищалась от нее – была вежливой, но независимой. Но однажды утром в зале суда наши отношения изменились. Я ассистировала переводчику, которого вызвали в суд на слушания дела одного молодого человека, доминиканца, арестованного за наркотики. Он не умел или не хотел говорить по-английски. Кричал по-испански на судью и плевался, и, пока не прибыл переводчик, с ним ничего не могли поделать.

Когда Джоанна увидела, как я вхожу в зал, она закатила глаза и что-то сказала сидевшему рядом секретарю. Другой переводчик, Томас, начал переводить с испанского слово в слово:

«Все это дерьмо. Я этого не делал. Я на вас в суд подам. Вы так поступаете, потому что я доминиканец».

Неожиданно подсудимый переключился на французский. Томас, смутившись, замолчал и только слушал.

Судья посмотрел сначала на подсудимого, потом на Томаса.

«В чем проблема?»

«Он заговорил на креольском», – подскочила я.

Подсудимый повернулся ко мне и произнес сердитую тираду.

«Скажите ему, чтобы говорил по-испански, – велел судья. – Иначе мы отправим его в камеру, и он будет сидеть там, пока не вспомнит».

«Я могу переводить, ваша честь».

«Тогда переводите. Пора заканчивать».

Я набрала в грудь побольше воздуха:

«Да пошли вы все, белые жирные задницы. Думаете, что упрячете меня за решетку? Я сначала прикончу вас. Я делаю что хочу, и никто не остановит меня. Вы даже не знаете моего настоящего имени и откуда я, потому что вы все тупые. А ты, сучка, думаешь, будто знаешь мой язык. Тебе только и нужно, чтобы тебя хорошенько вздрючили».

Я произнесла все это с каменным лицом. Судья уставился на меня, в зале воцарилась гробовая тишина.