Лабиринт Осириса - [2]

Дойдя до мотоцикла, мужчина достал из кармана куртки бутылку, вытащил зубами пробку и изрядно глотнул. Рыгнул, сделал еще глоток, сунул бутылку в карман и что-то достал из другого. Парень разглядел ремешки и пряжку и решил, что это мотоциклетный шлем. Но насильник не стал надевать его на голову, а встряхнул, хлопнул ладонью, приставил к лицу и застегнул ремешки на затылке. Предмет оказался кожаной маской, закрывавшей лицо от лба до подбородка с отверстиями для глаз и рта. Вид монстра стал еще более фантастическим, чем без маски, которой он старался прикрыть свое уродство. И парень, тихо втянув в себя воздух, затаился от страха. Мужчина снова повернулся в его сторону, поводя скрытыми за маской глазами, словно смотрел из пещеры. Затем взялся за руль мотоцикла и поставил ногу на стартер.

– Никому не говори! – крикнул он по-арабски девушке. – Поняла? Никому! Это наш секрет.

Он нажал на стартер, и мотор ожил. Пару раз крутанул ручку газа, прибавляя обороты, затем наклонился и, порывшись в притороченной к багажнику мотоцикла сумке, что-то достал оттуда. Парень не сумел разглядеть, что это было: то ли пакет, то ли небольшая книга. Затем мужчина вернулся и, схватив рукой джеллабу девушки, сунул загадочный предмет в складки черной материи. Парень с отвращением увидел, что он, приобняв девушку за затылок, привлек ее лицо к своему. Иман пыталась отвернуться, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону, словно задыхаясь от прикосновений кожаной маски к своему лицу. Наконец насильник оставил ее в покое и вернулся к мотоциклу. Покачал переднюю и заднюю вилки, надел очки, закинул ногу на сиденье и, крикнув: «Это наш маленький секрет!» – включил передачу и, с ревом выкатив на дорогу, скрылся в облаке пыли.

Парень был так напуган, что прошло несколько минут, преж де чем он решился двинуться с места. И только когда звук мотора затих и ночь снова погрузилась в молчание, он поднялся на ноги. Слепая уже подобрала платок и приводила в порядок волосы. При этом она что-то бормотала, издавая странные, тонкие звуки. Парень мог бы подумать, что она смеется, если бы не видел, что с ней произошло. Он хотел подойти к Иман, сказать, что все в порядке, что теперь кошмар позади, но решил, что еще больше ее смутит, если она узнает, что он стал свидетелем ее позора. Он остался на месте и наблюдал, как девушка шарила в траве в поисках своей палки, а затем, постукивая ею, стала искать путь к ведущей от реки дороге. Она прошла метров пятьдесят, но внезапно повернулась и посмотрела прямо на него.

– Салям! – крикнула она и, словно защищаясь, вцепилась свободной рукой в джеллабу. – Здесь кто-нибудь есть?

Парень затаил дыхание. Девушка крикнула снова. Ее незрячие глаза напряженно вглядывались в темноту. Затем она сделала шаг и продолжила путь. Парень подождал, пока она завернет за поворот и ее скроет тростник. И только после этого вернулся через пальмовую рощу на тропинку вдоль Нила и, позабыв удочку, бросился бежать. Он точно знал, что ему следовало сделать.

С полулитровым мотором и трехступенчатой коробкой передач «стармей-арчер», мотоцикл «роял-энфилд» модели «дже» развивает скорость больше шестидесяти миль в час. На европейском асфальтированном шоссе можно выжать все семьдесят. Но в Египте, где самые лучшие дороги скорее напоминают слегка приглаженную колею, он редко ездил быстрее тридцати. Но этим вечером все обстояло иначе. Вечер выдался особенным. Спиртное и эйфория лишили его осторожности, и стрелка спидометра скакнула к сорока пяти. Мотоцикл с ревом несся на север через тростниковые и кукурузные поля, Нил остался справа, и громоздившаяся к небу горная гряда Тебана уводила его налево. Седок часто прикладывался к бутылке и, неверно выводя мотив, пел одну и ту же песню.

Долог путь до Типперери,

Но пройду хоть целый свет;

Долог путь до Типперери,

К той, кого милее нет!

До свиданья, Пиккадилли,

Лестер-сквер, прощай,

Долог путь до Типперери,

Но лишь там для сердца рай.

Большинство деревушек на западном берегу стояли в безмолвии – селения-призраки, – их обитатели феллахи давно отправились спать, и их жилища из сырцового кирпича были темны, как гробницы. Только в Эсбе сохранились признаки жизни. Там праздновали Маулид[2] и несколько полуночников задержались на улице: два старика сидели на лавке, попыхивая кальяном – шишой, дети швыряли камнями в верблюда, продавец сладостей катил домой пустую тележку. Люди повернули головы к тарахтящему мотоциклу и с подозрением посмотрели на седока. Продавец сладостей что-то крикнул, а один из мальчишек поднес указательный палец ко лбу, жест, означающий, мол, это шайтан, дьявол. Мотоциклист, не обратив на них внимания, проехал мимо – он привык к таким оскорблениям, – и до конца деревни за ним гналась свора собак.

– Паршивые шавки! – прикрикнул он на них.

На перекрестке он повернул налево и поехал на восток – прямо в сторону горного массива, где в лунном свете отливали оловом крутые склоны. Лик гор, словно белые вены, испещрили узкие тропинки. Некоторыми пользовались еще строители гробниц, когда три тысячи лет назад шагали через хребет к вади