Лабиринт Мечтающих Книг - [126]
– Мне все равно, – повторил я настойчиво. – Я не пойду в катакомбы.
– Я скажу вам еще кое-что, – прошептал нибелунг. – Вы одним выстрелом убьете двух зайцев! Вы не только станете свидетелем представления Невидимого театра, но и победите тем самым один из ваших самых ужасных страхов! Мне известны ваши кошмарные сновидения. Освободитесь от них! Навсегда! Войдите в катакомбы, но самым надежным и самым безобидным образом, который только можно себе вообразить! В сопровождении профессионального гида и личной охраны в лице опытного либринавта. Я готов поспорить, что вы почувствуете себя после этого как новорожденный. Я уверен, что ужаска что-то имела в виду, когда готовила для вас это мероприятие. Не омрачайте удовольствие другим!
– Ну, что там? – крикнул гном. – Мы ждем!
Это, о мои дорогие друзья, однозначно был приступ острого раздвоения – может быть, вы помните этот термин, который я использовал в начале своей поездки для таких состояний заторможенной жажды приключений? Постаревшая, изношенная, избегающая рисков, жаждущая надежности и уюта часть моего мозга настоятельно советовала мне оставаться упрямым. Но другая, гонимая желанием путешествий и получения знаний, творческая часть мозга, напротив, подсказывала мне, что я должен последовать предложению туманградца. Потому что как мог я написать книгу о пуппетизме, как мог я вновь найти себя в творчестве, если я из-за иррационального страха упущу такое новаторство в этом искусстве? Как я объясню это Инацее, которая, возможно, пустила в ход все средства, чтобы только создать для меня такую уникальную возможность?
– Ну, хорошо, – сказал я решительно. – Я иду с вами.
– Мы идем! – крикнул нибелунг остальным с ноткой облегчения в голосе. И мы направились к краю ямы.
Лабиринт Мечтающих Книг
Может быть, это покажется странным, но Хобот Фистомефеля напоминал мне дом, в котором родился Аиганн Гольго фон Фентвег. Когда я однажды во время одного из путешествий пытался найти сие историческое место паломничества, связанное с классической цамонийской литературой, собственно говоря, выяснилось, что дом недавно сгорел, поэтому я обнаружил лишь опустевший обугленный участок земли с остатками каменных стен и бронзовой плитой. Там я провел любопытный час, созерцая руины здания и представляя себе, как оно могло выглядеть, когда маленький Гольго сбегал вниз по лестнице, или поднимался по ней вверх, или когда писал свои первые стихи. Я воспринимал это зрелище как лекцию о быстротечности жизни: как может писатель спекулировать вечной славой, если отчие дома наших великих классиков оказываются однажды не пожароустойчивыми?
Когда я смотрел в зияющую пасть под землей, где пролегал самый большой из всех туннелей Книгорода, который должен был привести нашу странную немногочисленную группу в катакомбы и в Невидимый театр, я опять напряг свое воображение. Я попытался представить себе, как здесь, где сейчас осталась лишь гигантская яма, я когда-то спускался по лестнице вниз, в лабиринт, вместе с Фистомефелем Смейком. А потом, спустя множество дней, испытав массу приключений, я поднимался наружу вместе с Призрачным Королем. Как печально завершилась наша дружба в лаборатории Смейка, когда Призрачный Король совершил самосожжение. Но у меня ничего не получилось. Вместо этого я принялся рыдать, как маленький ребенок! Крупные слезы бежали по моему старческому лицу, и я пробовал убедить себя, что причиной этого были всего лишь нервы. Но в действительности это была печаль вне времени, по истечении которого она проходит у всех, не оставляя ничего позади себя, подобно выцветшим картинам.
Кроме того, я имел полное основание сохранять ясную голову и сухие глаза! Состояние шаткой лестницы, располагавшейся на краю туннеля и обозначенной как «временная», было явно недооценено. И как «надежную» ее могли воспринимать лишь те либринавты, которые ее соорудили. Но они ведь также боролись регулярно с жуками размером с кошку и ядовитыми крысами-альбиносами и называли средневековые доспехи профессиональной одеждой! Либринавт, который впереди нас всех спускался вниз по каркасу из брусков, во всяком случае, не прилагал невероятных усилий, чтобы преодолеть ступеньку за ступенькой. Но для меня каждый шаг был волевым актом! Ситуацию усугубляло также и то, что это происходило в первой половине дня, когда было совершенно светло и все можно было хорошо рассмотреть, что никак не способствовало уменьшению моего страха высоты. Я бы, вероятно, предпочел спускаться в пропасть ночью и не видеть так отчетливо каждую деталь бездны под нами, как это было при дневном свете. Шахта имела конусообразную форму, уходя острием вниз минимум метров на сто. Ее скругленная стена была цвета воронова крыла, что усугубляло ощущение, будто смотришь во всепоглощающую пустоту, в пучину с крутящимися водоворотами. Повсюду от нее отходили более мелкие шахты, которые поросли густым кустарником пепельно-серого цвета, что свидетельствовало о том, как мало внимания уделяли все это время Книгородскому Хоботу на зараженной территории отчуждения. Здесь не было сколоченных деревянных платформ и площадок, парапетов и стабильных металлических лестниц. Как не было и хихикающих туристов, которые спускались бы вниз с рудничными лампами, корзинами для пикника и предохранительными тросами. Здесь была только наскоро сооруженная либринавтами лестница, которая в действительности не соответствовала представлениям туристов. Самым пугающим в этой грубой деревянной конструкции была вообще-то не недостаточная устойчивость, а тот факт, что между ступенями, если опустить взгляд вниз, можно было смотреть, как через ребра скелета. Птицы пролетали мимо нас с издевательским пронзительным криком! Я много раз хотел спросить, сколько ступеней еще осталось, но порывы ветра, которые кружились в Книгородском Хоботе подобно беснующимся завихрениям в трубе, каждый раз срывали вопрос с моих губ, и он повисал в воздухе. Они то и дело сотрясали нашу лестницу, которая при этом каждый раз трещала и скрипела, как старые стропила в шторм.
