Лабиринт - [31]

Они наговорили много, делали перевод, объясняли необыкновенно сложную грамматику додонского языка. Но всё это почти ничего не дало. Отдельные совпадения, фрагментарные включения, но никакой общей картины. Додонских символов ни Уилл, ни Джед не знали. Они вообще никогда не задумывались, а имелась ли у додонов письменность?

— Был на маранатасе узор, но что это за знаки? — вспоминал Уилл. — Ни одного среди ваших не видал.

На маранатасе был сложный геометрический узор, а на стенах пещеры плавали знаки, похожие на паучков с разнообразно и замысловато перепутанными ножками. Паучки сцеплялись и образовывали узоры и тут же разбегались. Никаких идей.

***

Коэн мрачно шёл по коридору. От живой охраны их давно избавили, как только выяснилось, что она безумно раздражает всю группу. Теперь они одни находились в этом обширном нижнем ярусе. "Начальство" избегало встреч с этим тихим, скромным, деликатным, интеллигентным профессором Айроном Коэном. У него обнаружилось ужасно неприятное свойство высекать из вышестоящих искры: с совершенно искренним негодованием он требовал выполнять беспрекословно все его абсурдные затеи.

Амбал давно понял, что связываться с Коэном себе же хуже. Требовалось предоставить результаты, а результаты мог обеспечить только этот помешанный профессор. Он и предоставлял. Амбал чуть не плакал, когда ему приходилось объяснять куда-то ещё выше все эти дурацкие таблицы, схемы, записи. Ему доставляли их целыми пачками. Несчастный Грундер хотел бы идти в бой со связкой противотанковых гранат и миномётом на плече против всей колумбийской наркомафии вместо общения с этим яйцеголовым. Его убедили, что работа страшно тяжела и кропотлива. Раз-два не получится.

Коэну удалось обеспечить спокойную работу всей группе. Никто их не доставал, но радости это не добавляло. Док Шварцабль иногда связывался с ними, однако новостей так и не было. Заннат не появлялся. И таким образом пролетело два месяца. Все обалдели. Компьютерщики не выдержали первыми и начали втихую упиваться в своих комфортабельных каютах. Рушер позволил им расслабиться, поскольку от Айрона не поступало более никаких требований касательно оборудования.

Сам же он один просиживал за своим компьютером в огромной мастерской, набитой множеством всякого добра. Чем занимался — неизвестно. Он не стремился к контактам с группой, а бывшие товарищи по экспедиции перестали обращать на него внимание.

Все начали впадать в депрессию и всё чаще отлынивали от работы. Нормальным стало пропадать на опротивевшем до крайности искусственном атолле. Вся команда валялась на песке, плавала с дельфинами, бродила по оранжерее.

— Коэн, тебе не кажется, что пора признаться в том, что мы бессильны что-либо сделать? — спросил его однажды Боб.

Это было совершенной правдой. Даже непосвящённому взгляду ясно, что из столь малого объёма информации невозможно что-то вытянуть. Письменность додонов, если это была она, не поддавалась расшифровке. Скоро настанет момент, когда им придётся признаться, что они дурачили головы своим работодателям и не продвинулись ни на шаг от того, что сделали ранее другие исследователи.

Вот с такими мыслями Айрон шёл по пустующему коридору. Он даже не думал, что за ним наблюдают изо всех углов и щелей множество глазков. Моррис легко обнаружил некоторые из них, но не стал глушить. Зачем?

Великолепный дизайн помещений тоже начал вызывать раздражение — их тюрьма была очень комфортабельной.

Айрон шёл, чтобы поговорить с Рушером. Стоит ли так мучить простых техников? Они не посвящены в тайну. Может, лучше договориться со внутренней службой и переместить их наверх, к людям? Так было бы гуманнее.

Мастерская была погружена в полумрак. Вся прекрасная техника простаивала, только в дальнем углу, где Рушер отгородил себе закуток, горел свет. Айрон огибал многочисленные столы с нагромождением непонятных аппаратов и приборов, высокие стойки с комплектующими, сварочные аппараты и прочую бесполезную в этом деле чепуху. Он готовился к разговору с Калвином.

Айрону было тяжело обращаться к Рушеру — слишком многое оставалось в памяти. До сих пор иногда он чувствует мгновенную и безумную боль от разрезающего его тело лазерного луча. Его память хранит чудовищную картину: зрелище собственного распадающегося тела. Он падает и слышит шипение спекающейся крови. Зрелище мёртвого клона Маргарет в колонне никогда не примирит бывшего Владыку Рушера и его бывшего пленника, Айрона Коэна. Рушер не может не понимать этого.

Коэн двигался совершенно бесшумно по мягкому покрытию пола. Он сам не замечал, что приближаясь к Рушеру, временами копирует его манеру. Тот имел привычку подходить беззвучно, отчего техники иногда нервничали, хотя Рушер никогда не ругал их. Но его некоммуникабельность выводила из себя любого, с кем он сталкивался. Противный маленький ледяной человечек.

Подойдя, Айрон поднял глаза и уже хотел что-то сказать, как вдруг остановился.

Рушер спал. Он сидел в своём удобном кресле с высокой спинкой за работающим компьютером и спал, свесив голову набок. Лицо его освещалось монитором.

Айрону стало интересно, он заглянул в экран и едва не присвистнул. Вот это да! Рушер тоже пытается разгадать загадку письменности! Это были очень похожие таблицы. Символы так же для удобства обозначались буквами, причём, теми же. Но группировались они по иному принципу. И сразу стало ясно, что это был более удачный подход. Айрону очень хотелось подвигать мышью и посмотреть, что там дальше наработал Рушер, но он не решился.