Кыся - [53]

— У моих у всех тоже оружие. Я не могу принюхиваться к каждому встречному и поперечному. Будет приказ — понюхаю.

— Ты милицейская Собака или нет?! — заорал я на Рэкса.

— Нет. Я — Собака полицейская.

— Один черт! А раз ты полицейская Собака, ты обязана…

— Без приказа я не имею права.

— Идиот безмозглый! Чиновничья твоя морда!.. Какой тебе еще нужен приказ?! Вот — ты, а вот — преступник! Хватай его!

— А где приказ? — тупо спросил Рэкс и, конечно же, «склонил головку набок». — Существуют определенные инструкции…

— Рэкс, браток!.. Плюнь ты на инструкции! Ты же представитель такой страны, с такими дорогами, с такими «Хунде-барами»!..

Я уже не знал, как еще польстить этому тупице!

— Хоть раз в жизни прояви инициативу, дубина! Тебя же будут потом на руках носить! На всех углах расхваливать…

— Я никому и никогда не позволяю носить себя на руках, — с достоинством ответил Рэкс. — И хвалить меня тоже не надо. Мне достаточно, чтобы меня не ругали и не уволили.

Я думал, что я сейчас лопну от бессилия и злости! Я спустился с крыши по открытой двери в кабину, а уже оттуда спрыгнул на землю и сел прямо напротив Рэкса, чем несколько ошарашил и его, и всех вокруг.

— Я обращаюсь к тебе как Животное к Животному! — прямо сказал я Рэксу. — Ты наконец это можешь понять, кретин ты зацикленный?!

— Если ты будешь оскорблять меня при исполнении служебных обязанностей, я задам тебе трепку, — строго сказал Рэкс.

— И останешься минимум без одного глаза, — пообещал я ему. — За это я тебе отвечаю. Да еще и морду располосую так, что тебя никто не узнает. А кому в полиции нужна одноглазая Собака? Вот тут-то тебя точно вышибут пинком под хвост с государственной службы. Тем более, что свои прямые служебные обязанности ты исполнять отказываешься. Шлемазл!..

Это всегда так Шура Плоткин говорил, когда сталкивался с каким-нибудь абсолютно умственноотсталым типом. Причем, насколько я понял, Шура и сам не знал, что такое «Шлемазл». Однажды он сказал мне, что это было любимое ругательство его бабушки. И оно ему еще в детстве очень понравилось. Понравилось, как звучит.

— Шлемазл… — с разными интонациями повторял Шура. — Шлемазл!.. Нет, в этом что-то есть… Ты слышишь, Мартынчик? Шлемазл — и этим все сказано!

Одним глазом я следил за этим вонючим Рэксом — чтобы он меня сдуру не цапнул, а вторым поглядывал на Водилу и видел, что наш грузовик уже прочно стоит на новом колесе, простреленное валяется рядом, а Водила убирает инструмент в железный ящик с ручками.

Я решил сделать последнюю попытку:

— Послушай, шлемазл! — сказал я этому Рэксу. — У тебя хоть с твоим Шефом есть Контакт?

— Какой еще «контакт»?

— Телепатический, — терпеливо объяснил я.

— А что это такое?

— Ну, Он тебя понимает?

— Нам достаточно того, что я Его понимаю. Он приказывает, я делаю. А больше нам ничего не положено.

— Но ты можешь рассказать ему все, что я тебе говорил? — продолжал допытываться я.

— Стану я ему забивать голову всякими Кошачьими бреднями!

Вот тут я унизился до того, что не вмазал ему по рылу за такую в высшей степени оскорбительную фразу, а покорно попросил еще раз:

— Может быть, Ему это не покажется такими уж бреднями. Попробуй, Рэксик, а?..

— Какой я тебе еще «Рэксик»?! Ты как разговариваешь с полицией?! вдруг зарычал этот болван и рванулся ко мне.

Я сходу врезал ему пару раз по харе когтями и мгновенно очутился на крыше кабины.

— Эй, Кыся! Ты чего собачку обижаешь? — крикнул мне Водила.

Впервые в жизни мне дико захотелось выругаться страшным Человеческим матом! И чем грязнее — тем лучше… Мне захотелось выплеснуть на голову этой тупой полицейской Псине поток всех возможных и невозможных Людских матерных слов в самых чудовищных и тошнотворных комбинациях, которые я когда-либо слышал у нас в России!

Но матюги так и застряли у меня в глотке, потому что полицейские сказали всем «Гуте райзе!» — что-то вроде «Счастливого пути…», втащили своего озверевшего болвана Рэкса в машину и уехали. А мы с Водилой остались нос к носу с Лысым и Аликом.

Вот когда я понял, что нам с Водилой надеяться не на кого! Если мы не спасем себя сами, нас никто не спасет. Тем более, что в руке у Алика снова появился его большой пистолет.

Неожиданно в моей голове вдруг возник негромкий голос Водилы: «Не психуй, Кыся. Не дергайся. Как-нибудь выгребемся. Ты там сверху приглядывай за Аликом. Вдруг он стрелять захочет…»

Вслух же Водила сказал:

— Ну что, будем перегружать вашу пачку?

— Вот это молодец! — восхитился Алик. — А я уж думал, что тебя придется снова уговаривать.

И Алик выразительно помахал пистолетом.

— Пять штук на дороге не валяются. А если потом еще с каждого рейса так же… Как говорит мой Кыся — чего мне хвост задирать и зубы скалить? — ухмыльнулся Водила.

— Ах, у тебя еще и Кот говорящий?! Ну, ты грандиозный мужик!

Алик был удивительно артистичен! Он все время во что-то играл. В «милую мальчишескую беспечность» и «хорошее настроение» с дорожной полицией, в «восхищение» моим Водилой, в «простоту» и «рубаху-парня», в «располагающую открытость». Играл широко, легко, без пережима, целиком отдаваясь только что сочиненному образу.

Однако, с Лысым он был строг и неумолим. Но это тоже была своего рода игра — этакий маленький спектакль в расчете на трусливого и неумного зрителя.