Кыся - [43]

То, что такие автозаправочные станции не просто «сильная», а ОЧЕНЬ сильная сторона немцев, я убедился, когда при входе в столовую вдруг увидел две пластмассовые миски на низких подставках. В одной миске были навалены аккуратненькие кубики тушеного мяса с какой-то пахучей подливкой, а в другой — чистая, свежая вода.

Сверху, над мисками, было написано — «Хунде-Бар», что по-нашему, оказывается, — «Собачий Бар»! Так мне перевел Водила и объяснил, что проезжающие мимо Собаки могут тут бесплатно перекусить и утолить жажду.

— Лопай, Кыся. Халява, — сказал мне Водила и поставил сумку со мной прямо у мисок.

Не вылезая из сумки, я немного попил воды, а мясо есть не стал из-за подливы. Хека у них в этом «Хунде-Баре», конечно, не было. Их халява о нашем хеке даже представления не имела.

Но несмотря на подливу, несмотря на то, что само название «Хунде-Бар» для меня звучало несколько оскорбительно, — можно было вспомнить не только о Собаках, но и о Котах, разъезжающих по германским дорогам, сама идея создания такой кормушки показалась мне просто превосходной!

Лысый в Германии был всего во второй раз, языка не знал ни словечка, и поэтому не отставал от нас ни на шаг. А может быть, и не только поэтому. Может, ему хотелось найти наиболее подходящий момент, чтобы поговорить с Водилой насчет кокаина, предложить ему те пять тысяч долларов и договориться насчет возможности перегрузки той «фанеры» в «Тойоту». Которой, кстати, почему-то все не было и не было…

Я чувствовал, что Лысый в глубине души молится своему Господу Богу, чтобы мой Водила согласился на все его предложения и взял бы пять тысяч долларов. Чтобы Лысому не пришлось хвататься за пистолет с глушителем.

На голове у Лысого красовался зеленый военный берет десантника, снизу обшитый тоненькой полоской коричневой кожи. Полностью закрывал лысину. Джинсовая куртка распахнута — и всему миру была предъявлена бьющая по глазам ярко-красная рубашка с выпущенным на куртку воротником. Я уж грешным делом подумал, что Лысый специально надел такую рубаху, чтобы тот Тип из «Тойоты» с мюнхенскими номерами мог его сразу узнать.

К слову сказать, я обнюхал Лысого со всех сторон и оружейного запаха не обнаружил. Наверное, на время пересечения границы Лысый заныкал пистолет в одну из коробок с водкой в своем фургоне.

По логическому развитию событий случай напрямую поговорить с моим Водилой представился Лысому в столовой самообслуживания, где мы втроем обедали.

Я на секунду отвлекусь от всей этой сволочной криминальной истории, чтобы поведать о блюде, которого я никогда в своей жизни раньше не пробовал и узнал о его изумительном существовании только лишь на той автозаправочной станции под Ганновером.

Интересно, ел ли когда-нибудь мой Шура Плоткин «татарский бифштекс?!» Не знаю, не знаю…

А вот я — ел! Я его ел в центре самой богатой страны Европы, как сказал мне мой Водила. А еще он сказал, когда принес мне «татарский бифштекс»:

— Я, Кыся, поглядел у «Хунде-Бара» — ты тушонку с подливой не очень уважаешь. Может, тебе эта хреновина подойдет? Мне лично она жутко нравится.

И показывает мне тарелку, на которой лежит такой довольно крупной лепешкой одуряюще пахнущий сырой мясной фарш! А вокруг него — кучка мелко нарезанного лука, горка порубленных в крошево соленых огурчиков и штук десять моих любимых оливок без косточек!

— Етиттвоюмать! — удивился Лысый. — Ну, ты даешь, парень!.. Так ты обе эти тарелки с сырым мясом коту взял, что ли?!.

— Нет. Одну — себе, а что?

— Так они же по двенадцать марок!.. Я же видел…

— Ну, и что?

— Как «что»?!.. Это же почти по девять долларов!..

— А и хер с ним, — сказал Водила. — Лично мне — Кот дороже.

Мне это так понравилось, что я даже об его ногу потерся.

А Водила… Вот он иногда такой умный, такой сообразительный бывает, а иногда — мудак мудаком… Водила, видишь ли, подумал, что я так выражаю свое нетерпение скорей пожрать, и говорит:

— Не торопись, Кыся, не торопись. Я вот только эти приправки себе ссыплю, а то ты их вряд ли есть будешь.

И сгребает с моей тарелки в свою — лук, соленые огурчики и оливки.

Вот когда он дошел до оливок — тут уж извините! Я пулей вылетел из сумки к нему на колени, мгновенно подцепил когтями пару оливок и быстренько отправил их себе в рот!

За маслины и оливки я могу, по выражению Шуры Плоткина, «продать план родного завода». Шура считал, что такой гастрономический изыск — подтверждение моей яркой индивидуальности.

С тех пор, как Шура случайно обнаружил мою необъяснимую страсть к этому, далеко не кошачьему продукту, он мне с каждого гонорара, с каждого аванса, с любой халтурки покупал банку консервированных оливок и первое время даже устраивал маленькие представления для своих друзей. Он брал самую большую оливку в зубы, опускался на ковер, становился на карачки и, оскалившись, тянулся ко мне. Я подходил и осторожно зубами вынимал изо рта Шуры эту оливку под шумные аплодисменты присутствующих.

Если же гостей не было, а оливки имелись, то мы все равно частенько исполняли этот, как говорил Шура, «смертельный номер». Просто так. Друг для друга.

Иногда, глядя на то, как я лопаю оливки или маслины, Шура вспоминал какую-то «чеховскую Кошку», которая жрала с голодухи огурцы.