Кыся - [20]

— Идем-ка, Кыся, в каюту заглянем. Может, мой сокамерник уже освободился от своей лахудры, так хоть на палубу сходим вместе. Я тебе море покажу, — сказал мне Водила. — А потом в ночной бар. Холодного пивка попьем. Айда?

Он вытащил из кабины небольшую дорожную сумку, посадил меня туда и перекинул сумку через плечо.

— Ты пока там не высовывайся. Мы сейчас с тобой, как партизаны, околицами да огородами, чтоб нас никто из обслуги не засек. Понял?

«Чего ж тут не понять? — думаю. — Это ты, дундук здоровый, никак меня понять не хочешь. А я-то тебя понимаю прекрасно!»

И я наклонился в сумке так, чтобы он мог застегнуть молнию над моей головой. Слышу, говорит негромко:

— Ох, и умница же ты у меня, Кыся! У тебя ж не голова, а Совет министров! Хотя, чего я вас ровняю?! Им до тебя еще маком какать, и то не дотянутся! Поехали?

Мы и поехали. Сижу себе в застегнутой сумке и думаю:

«Действительно, чего меня сравнивать с каким-то «советом министров»? Кто они, и кто Я? Я — КОТ! Я происхожу от Тигров и Ягуаров, от Пантер и Леопардов, от Гепардов и Рысей, наконец… Во мне же потрясающая наследственность!..

А что такое «совет министров»? Л ю д и. И предок у них был один-единственный — Обезьяна…

Как иногда говорил Шура Плоткин, многие из них даже не закончили процесс переходной формации. Или застряли посередине: вроде бы уже не Обезьяна, но пока еще и не Человек…

Я же КОТ — создание законченное и совершенное. У меня даже языкового барьера нет. Пожалуйста — можете болтать со мной на любом языке. Я вас пойму. А вот поймете ли вы меня — неизвестно. Но это будут уже ваши проблемы. Как в случае с Водилой…

Кстати, о Водиле. Вот он меня похвалил, назвал «умницей» — и мне это приятно и лестно. Хотя, когда меня хвалит кто-то из посторонних, мне на это плевать с восьмого этажа. Я себе и сам цену знаю.

Как меня только не называли?! И «ловкий», и «смелый», и «сильный»… Только «красивый» — никто никогда не говорил. Но я и не претендую. Вид у меня, действительно, хамоватый: уши рваные, загривок торчком, через всю морду шрам, брыли здоровущие…

Так вот, на комплименты посторонних я чихать хотел. Другое дело, если Шура меня похвалит! Тут крылья появляются, летать хочется… Кстати, для Шуры я даже очень красивый. Он много раз говорил, что я обладаю «не салонной, а классической мужественной красотой воина». Звучит, да? Во всяком случае, пока что мне еще ни одна кошка не отказала.

Теперь вернемся к Водиле. Он меня похвалил, и я на это клюнул! Значит, он для меня становится не таким уж «посторонним»?..

А может быть, он тоже, как и Шура Плоткин, читал, что сказал о нас Леонардо да Винчи? А великий Леонардо сказал: «Даже самая маленькая Кошка — чудесное произведение!»

— Эй, Кыся! Заснул? — услышал я голос Водилы, и молния над моей головой расстегнулась.

Ну-с, и где же ваше море?..

Ах, это пока еще каюта… Ну и каюта! У нас с Шурой дома сортир больше. Окна нет, туалета нет, душа нет. Словно щель, узенький шкафчик, игрушечньй столик — максимум на одну бутылку и два бутерброда, духота и две койки — одна над другой.

На нижней койке в одних джинсах, без туфель и рубашки, лежит и старательно изображает спящего… Кто бы вы думали? Лысый!

Оказывается, они с моим Водилой в одной каюте плывут.

— Вот, Кыся, видишь, как мы живем? — тихо говорит мне Водила. — Самая, что ни есть дешевка. Помыться, поссать, или еще чего, — беги в конец коридора… Дышать нечем. Наши хозяева миллионами ворочают, а на нас экономят, бля. Все никак от совковости не отскребутся! Нет, чтоб водилам приличные условия создать — ну, не с окошком, хоть с иллюминатором… И чтоб параша под боком, и душ какой-никакой. Мы ж месяцами на них горбатимся, день и ночь из-за руля не вылезаем, тыщи и тыщи километров, а они…

Тут Лысый заворочался, глазами хлопает, жмурится, будто спросонок, ну, чистый фальшак! А мой лопух — все за звонкую монету:

— Проснулся? Извини, это мы тебя с Кысей, наверное, разбудили, Ну чего, была у тебя та, светленькая? Которая в шортах выплясывала?

— А куда она денется? — говорит Лысый и ужасно ненатурально потягивается. — Только ушла.

— Это с той самой поры, как я негритяночку в машину повел, ты и из каюты не выходил?! — поразился мой Водила.

— А ты что думал! — отвечает Лысый и садится на койку.

— Ох, силен! — заржал мой. — Ну, ты даешь!.. Айда с нами на палубу. Кысе море покажем. А потом в ночной бар — пивка холодненького для оттяжки.

Тут этот сукин сын Лысый притворно зевает и говорит:

— Что ты, что ты… У меня и денег-то таких нет. Гроши какие то остались. На них не то что пива, воды сырой не купишь… Я же в вашей системе недавно.

Я чуть не обалдел от такого вранья! Все — ложь. От первого и до последнего слова! Он и джинсы свои вонючие не снимал, потому что у него там долларов жуткое количество… И никакой «светленькой в шортах» в его каюте не было! И сам он в это время в трюме шастал и по своему фургону лазал — доллары заныканные доставал!.. Я же все это собственными глазами видел! И вообще — сволочь он, этот Лысый. Пилипенке подстать. А может, Лысый еще хуже?..

А мой Водила… Ну, слов нет! Вот уж права была наша дворничиха Варвара, когда говорила, что «простота — хуже воровства». Мой поверил во все, что ему Лысый наплел, да еще и страшно застеснялся, что Лысый может подумать, будто мой хочет с ним в бар на халяву: