Квартет Розендорфа - [119]
Я, разумеется, слова не скажу. Эва имеет полное право уехать в Англию, завоевав любовь английского офицера. Каждый человек имеет право жить там, где будет счастлив. Я, понятно, не стану обвинять ее в измене Родине. Если я, явно выраженный, чистокровный еврей, хочу бежать из Земли обетованной, то какое право имею я требовать от полуеврейки тяги к еврейскому народу? Пусть мне до боли тяжко, что она рассчитывает свои поступки холодно и бесчувственно. Да и за вежливого англичанина мне тоже нечего беспокоиться. Но разве не видит он, что она его не любит?
Это цинизм помогает мне справиться с болью. Кто дорожит своей душою, тому лучше сторониться этой женщины, а я делаю все, чтобы к ней приблизиться.
Я чуть из себя не вылез от жажды сказать ей то, в чем потом бы раскаялся, когда она попросила у меня, именно у меня, учебник английского. Кажется, она сделала это с намерением меня задеть. Она, видно, думает, что мою болезнь можно излечить потрясением, как лечат сумасшествие умеренным электрошоком.
Чехословакия в руках нацистов. Война в Испании подходит к концу. А я раздумываю о музыке как символе человеческого существования. Свобода в заданных пределах. Все написано, и сфера выбора лежит между piano и soto-voce. Fortissimo не превысит того, что выдержит струна. Волнение не может выйти за границы хорошего вкуса. Юмор не будет острее, чем spiccato.
В поле исторического существования свобода еще более ограничена. Ты родился от еврейской матери, в семье со средним достатком. Твои благородные жесты смешны. В карцере можно колотить по стене раз правым, раз левым кулаком. Все определено заранее, и право, тебе данное, — трепыхаться на конце веревки. Свобода есть признание общественной необходимости. Великая весть. Опиум для оголодавшего интеллекта. На этом пиру можно будет усадить за один стол сократовских юношей, комментаторов Библии и младогегельянцев. Даже марксисты согласятся поднять бокал. Да и сионисты отрежут себе ломоть сего святого хлеба. Ты не то, что ты есть, а то, что сделало из тебя время. В божественной партитуре все записано. Сколько рыдать гобою, что скажет первая скрипка второй, когда заплачет альт, когда затрубит шофар[98] и куда побредет еврей, какое изгнание назовет родиной, на каком языке воспоет свое отчаяние.
На островке, куда меня занесло, много прекрасных птиц, но я не понимаю их языка.
Эвин англичанин полагает, что мы, немцы, страдаем манией преследования. Мы верим, что Гитлер хочет завоевать мир. Он думает иначе. Гитлер не сумасшедший. Ему удается достичь своих целей мирным путем. Ему нет нужды воевать. Он хорошо знает, что в Лондоне не станут рыть оборонительных окопов из-за какой-то далекой страны. Вывод: войны не будет.
А я нутром чую, что война будет.
Среди ивритских писателей царит странная беспечность. Спорят на известные темы: о партийности литературы, о модерне, о праве поэта быть непонятным. Однако на деле все они служат национальным идеям. Большинство из них — выходцы из России, и я поглощаю русских, как в свое время Рильке, маленькими глотками. На мой вкус, они слишком шумные.
Один из них сказал мне, что если разразится война, она положит конец еврейской культуре, и далее будет существовать лишь то, что сохранится на иврите. Странный человек: знает в совершенстве семь языков и упрямо пишет на иврите. По его мнению, тот, кто провозглашает искусство для искусства, тем самым кладет ему конец. Писателей он испытывает их отношением к еврейскому вопросу. Мы жарко с ним спорили. Если мы уберем из своего книжного шкафа всех, кто нас не любил, нам не много останется, сказал я. Тот, кто видел, как сжигают книги, с отвращением отвергает всякую отбраковку литературы на основании посторонних аргументов. Мировоззрение художника не должно нас интересовать. Существует лишь произведение. Бальзак был мошенник, Толстой — вздорный старикашка и скверный актер, Палестрина — корыстолюбец, Джезуальдо — убийца, а Достоевский — сумасшедший. Искусство создается из поврежденного, а не из цельного, из заблуждения, а не из истины, из боли, а не из радости.
Оппонент мой сказал, что, согласно такой логике, война должна привести к созданию шедевров, но опыт доказывает, что когда говорят пушки, музы не молчат, а болтают глупости.
Палящая весна. На чистом небе ни облачка. Пары хамсина поднимаются с моря, а в глуби его отражается прусская синева. Квартет устроил перерыв. Литовский в больнице после какой-то демонстрации. Патриотизм — последнее прибежище разочарованного музыканта. Европа и Америка для него закрыты, только и осталось, что врата рая. Он идет в общем строю, чтобы дать выход своим мужским инстинктам, не утоленным игрой на виолончели. Отряды штурмовиков полны такими молодчиками, коим потребно общество смелых мужчин, дабы заполнить душевную пустоту.
Эва шутит: Литовский правильно поступил, что не стал защищать голову руками — руки ему нужнее головы. Эвин юмор становится тем острее, чем более притупляется юмор ее англичанина.
Вылазки людей искусства в опасную зону боевых действий, где сражаются общественные идеи, и последующее возвращение в свою нору для зализывания ран, не оставляющих шрамов на их душах, возбуждают смешанную с отвращением жалость. Литовского, правда, поверхностность натуры ограждает от осознания ироничности собственного положения. Розендорф резко критикует нашего виолончелиста, отстаивая нейтралитет искусства по отношению к жизни, но для меня и этот нейтралитет неприемлем. В черепе молодого человека, разлетевшемся вчера от удара полицейской дубинки, быть может, таилось решение проблемы квадратуры круга.
Главный герой — начинающий писатель, угодив в аспирантуру, окунается в сатирически-абсурдную атмосферу современной университетской лаборатории. Роман поднимает актуальную тему имитации науки, обнажает неприглядную правду о жизни молодых ученых и крушении их высоких стремлений. Они вынуждены либо приспосабливаться, либо бороться с тоталитарной системой, меняющей на ходу правила игры. Их мятеж заведомо обречен. Однако эта битва — лишь тень вечного Армагеддона, в котором добро не может не победить.
Своими предшественниками Евгений Никитин считает Довлатова, Чапека, Аверченко. По его словам, он не претендует на великую прозу, а хочет радовать людей. «Русский Гулливер» обозначил его текст как «антироман», поскольку, на наш взгляд, общность интонации, героев, последовательная смена экспозиций, ироничских и трагических сцен, превращает книгу из сборника рассказов в нечто большее. Книга читается легко, но заставляет читателя улыбнуться и задуматься, что по нынешним временам уже немало. Книга оформлена рисунками московского поэта и художника Александра Рытова. В книге присутствует нецензурная брань!
Знаете ли вы, как звучат мелодии бакинского двора? А где находится край света? Верите ли в Деда Мороза? Не пытались ли войти дважды в одну реку? Ну, признайтесь же: писали письма кумирам? Если это и многое другое вам интересно, книга современной писательницы Ольги Меклер не оставит вас равнодушными. Автор более двадцати лет живет в Израиле, но попрежнему считает, что выразительнее, чем русский язык, человечество ничего так и не создало, поэтому пишет исключительно на нем. Галерея образов и ситуаций, с которыми читателю предстоит познакомиться, создана на основе реальных жизненных историй, поэтому вы будете искренне смеяться и грустить вместе с героями, наверняка узнаете в ком-то из них своих знакомых, а отложив книгу, задумаетесь о жизненных ценностях, душевных качествах, об ответственности за свои поступки.
Александр Телищев-Ферье – молодой французский археолог – посвящает свою жизнь поиску древнего шумерского города Меде, разрушенного наводнением примерно в IV тысячелетии до н. э. Одновременно с раскопками герой пишет книгу по мотивам расшифрованной им рукописи. Два действия разворачиваются параллельно: в Багдаде 2002–2003 гг., незадолго до вторжения войск НАТО, и во времена Шумерской цивилизации. Два мира существуют как будто в зеркальном отражении, в каждом – своя история, в которой переплетаются любовь, дружба, преданность и жажда наживы, ложь, отчаяние.
Книгу, которую вы держите в руках, вполне можно отнести ко многим жанрам. Это и мемуары, причем достаточно редкая их разновидность – с окраины советской страны 70-х годов XX столетия, из столицы Таджикской ССР. С другой стороны, это пронзительные и изящные рассказы о животных – обитателях душанбинского зоопарка, их нравах и судьбах. С третьей – раздумья русского интеллигента, полные трепетного отношения к окружающему нас миру. И наконец – это просто очень интересное и увлекательное чтение, от которого не смогут оторваться ни взрослые, ни дети.
Оксана – серая мышка. На работе все на ней ездят, а личной жизни просто нет. Последней каплей становится жестокий розыгрыш коллег. И Ксюша решает: все, хватит. Пора менять себя и свою жизнь… («Яичница на утюге») Мама с детства внушала Насте, что мужчина в жизни женщины – только временная обуза, а счастливых браков не бывает. Но верить в это девушка не хотела. Она мечтала о семье, любящем муже, о детях. На одном из тренингов Настя создает коллаж, визуализацию «Солнечного свидания». И он начинает работать… («Коллаж желаний») Также в сборник вошли другие рассказы автора.
ЭЛИ ВИЗЕЛЬ — родился в 1928 году в Сигете, Румыния. Пишет в основном по-французски. Получил еврейское религиозное образование. Юношей испытал ужасы концлагерей Освенцим, Биркенау и Бухенвальд. После Второй мировой войны несколько лет жил в Париже, где закончил Сорбонну, затем переехал в Нью-Йорк.Большинство произведений Э.Визеля связаны с темой Катастрофы европейского еврейства («И мир молчал», 1956; «Рассвет», 1961; «День», 1961; «Спустя поколение», 1970), воспринимаемой им как страшная и незабываемая мистерия.
Библиотека-Алия. 1977 Перевел с английского Г. Геренштейн Редактор И. Глозман Художник Л. Ларский כל הזכויות שמורות לספרית־עליה ת.ד. 7422, ירושלים היוצאת לאור בסיוע: האגודה לחקר תפוצות ישראל, ירושלים וקרן זכרון למען תרבות יהודית, ניו־יורק.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В этой маленькой антологии собраны произведения и отрывки из произведений Василия Гроссмана, в которых еврейская тема выступает на первый план или же является главной, определяющей. Главы, в которых находятся выбранные нами отрывки, приведены полностью, без сокращений. В московской ежедневной газете на идише «Эйникайт» («Единство»), которая была закрыта в 1948 году, в двух номерах (за 25.11 и 2.12.1943 г.) был опубликован отрывок из очерка «Украина без евреев». В конце стояло «Продолжение следует», но продолжения почему-то не последовало… Мы даем обратный перевод этой публикации, т. к.