Квантовый возраст - [98]

После этого начинается медленный процесс, который к 10¹⁰ лет после Большого Взрыва привел к образованию звезд и галактик, в том числе к образованию нашей галактики, нашей Солнечной системы, нашей Земли.

Пока модель Большого Взрыва работает хорошо, и в пользу этой модели есть свои космологические доказательства. Есть и трудности, но есть и неопровержимые факты. А теперь вернемся снова к мгновению 10^–43 с.

Сразу же после этого мгновения, как только Вселенная превысила планковский размер 10^–33 см, как только появились кварки и началось взаимодействие между ними, одиннадцатимерное пространство с его единственным зарядом сильной квантовой гравитации изменилось: семь размерностей пространства компактифицировались, скрутились в кольцо радиусом 10^–83 см.

С этого момента и по сегодняшний день мир воспринимается четырехмерным. Только лишь воспринимается, а в действительности он одиннадцатимерен, но лишь на таком недостижимо малом размере, как 10^–33 см!

Это примерно так же, как мы заболеваем гриппом, подхватив где-то вирус. Мы не можем видеть вирус невооруженным глазом, зато можем увидеть его в микроскоп, а электронный микроскоп открывает в вирусе целый мир. Ускорители — это те же микроскопы для изучения элементарных частиц. При обнаружении W-бозонов мы наблюдали события, происходящие на расстояниях 10^–16 см (радиус действия слабого взаимодействия), т. е. сегодня мы «видим» этот масштаб. Для этого, как уже говорилось, понадобились энергии порядка 100 ГэВ. Для того чтобы различить события, происходящие на расстояниях 10^–33 см, нам потребуется энергия 10¹⁹ ГэВ — энергия Планка. По поводу одиннадцатимерной теории Салам в одной своей лекции выделил курсивом слова: «Если эта теория верна, то, возможно, мы очень близки к окончательной, полной унификации всех сил… причем фундаментальные заряды оказываются в ней проявлениями скрытых размерностей пространства!» [Там же, с. 201].

* * *

Трудно сказать, по какому пути пойдут экспериментаторы, чтобы подтвердить или опровергнуть Теории Великого Объединения, которые сегодня создаются.

Работы как для теоретиков, так и для экспериментаторов впереди много. И здесь хочется повторить слова епископа Спрата, уже приведенные в начале книги и относящиеся к «третьему виду новых философов», узаконенных в качестве ученых лишь в XVII в., и снова сказать, что многое уже сделано и что «сомневаться… можно только в отношении будущих веков. И даже им мы можем спокойно обещать, что они ненадолго будут лишены плеяды пытливых умов, ибо перед ними лежит так четко намеченный путь; ведь им достаточно только вкусить этих первых плодов и вдохновиться этим примером».

Ну что ж, вещие слова. «Вдохновиться этим примером» действительно очень важно. Но история науки показывает, что «четко намеченный путь» нужно было менять кардинально для дальнейших успехов. И хотя нам тоже кажется, что сегодня путь четко намечен, право судить и связывать корни современной науки, сегодняшние наши достижения с новыми открытиями, которых еще нет, будет привилегией будущих поколений.

Давайте напоследок пофантазируем. Представим себе людей, даже не современников епископа Спрата, а живших всего 100–150 лет тому назад. Если воскресить их и показать им нашу действительность, все, что они увидят, покажется им настоящим чудом. Причем достаточно ограничиться самыми привычными для нас вещами, попросту бытом: скажем, телефон, телевизор, реактивные самолеты, детские радиоконструкторы с готовыми платами, из которых десятилетний мальчик за полчаса без всякого паяльника, просто привинчивая разные транзисторы и резисторы куда следует, соберет примитивное устройство и услышит в наушники четкую передачу из безмолвного эфира, покрутит ручку и найдет в этом эфире сказку или песню.

А теперь зададимся вопросом: что может стать для нас сравнимым чудом через 100–150 лет, чудом для нас, обыденностью для будущих поколений? Я задавала этот вопрос в различных ситуациях людям разных возрастов и разных профессий. Самые осторожные и, по-видимому, самые правильные ответы давали умудренные опытом ученые. Эти ответы, высказанные в различной форме, можно свести к одному универсальному виду: ответить на этот вопрос невозможно. Чудо предсказать нельзя. То, что предсказуемо, уже не чудо. Эта точка зрения кажется тривиальной, но ее особенность в том, что она отражает характер ученого. Вспомним историю слабых взаимодействий, как для объяснения взаимодействия легких частиц было предсказано существование очень тяжелых частиц. Это, как сказал руководитель протонного суперсинхротрона Джон Адамс, было похоже на то, «как если бы вы, с силой ударив друг об друга пару карманных часов, вместо россыпи шестеренок обнаружили вдруг дедушкины настенные часы» [53, с. 240]. И «дедушкины настенные часы» были обнаружены. И, с точки зрения ученых, это не чудо, это обыкновенная работа физиков. А что касается чудес, то их с легкостью придумывают дети и писатели-фантасты.

С точки зрения детей, через 100 лет, может быть, не надо будет учить уроки. Съел таблетку от английского — и получил пятерку, съел таблетку от физики — и все знаешь. «У меня сейчас болеет бабушка, — сказала одна девочка, — я ее очень люблю. Может быть, через 100 лет будет такой прибор, похожий на стеклянный шар, куда посадят больного, включат приборы, и на экранах появятся сигналы. Эти сигналы примет ЭВМ и передаст их более сложному прибору, который сработает, как надо, и устранит причину болезни».