Квантовый возраст - [47]

Прошел день, настала ночь. Великий инквизитор пришел в тюрьму к нему один: «Это ты? ты? Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Затем же ты пришел нам мешать?» Христос молчал. «Суди нас, если можешь и смеешь. Знай, что я не боюсь тебя. Повторяю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам мешать. Завтра сожгу тебя. Dixi»^[10].

«Dixi», — сказал Гуардини и замолчал. Он выдержал долгую паузу. В зале была мертвая тишина. Потом в сильном волнении, в страхе перед этой им самим выбранной темой продолжил:

«И вот теперь я должен ответить на самый главный вопрос: что должен был сделать Торквемада? Страшная мысль закралась мне в голову. Я испугался этой мысли, я ее не хотел! Я испугался и того вопроса, который сам себе задал! Смятение духа, охватившее меня, было настолько сильно, что я бросился на колени и взмолился: „Господи, прости слугу твоего, дай мне силы выбрать правильное решение“». При этих словах Гуардини пал на колени и опустил голову.

Аудитория безмолвствовала. Непроницаемое лицо папского нунция чуть побледнело. Молитвенное молчание самого лектора становилось невыносимым. Потом лектор рывком встает на ноги и обращается к аудитории:

«Да, прав был Торквемада. Он должен был уничтожить Господа нашего, Иисуса Христа!» — и осеняет себя широким крестом. Тихо. Папский нунций спокойно встал и направился к выходу, жестом пригласив с собой аббата. Аудитория молча провожала их взглядами. А когда они вышли, разом взорвалась в негодовании. Такое было единодушие.

С этой прежде единодушной публикой стали происходить теперь недобрые метаморфозы.

В Геттингене прошел слух, что Джеймс Франк приглашается на должность профессора в Берлинский университет. Всех охватило мрачное предчувствие, что он может согласиться. Но очень скоро выяснилось, что Франк отказался ехать в Берлин и остается в Геттингене.

Устраивается факельцуг со всеми барабанами, флагами, нарядами. Флаги и наряды соответствуют различным студенческим союзам. Впереди идет «Стальной шлем», потом «Шваб», «Тюрингец» и просто студенты, не состоящие в каких-либо союзах. Они приветствуют Франка, который стоит на своем балконе и раскланивается, поют веселые песни, выкрикивают восторженные лозунги.

«На следующий же день после факельного шествия в честь Джеймса Франка, — рассказывал Юрий Борисович, — снова устраивается факельцуг. Поводом для него послужило недовольство то ли в связи с тем, что рейхстаг не принял какой-то закон, то ли еще в связи с чем-то. Этот факельцуг уже без песен, с угрозами, с погромными нотками, с медальонами со свастикой на груди.

А лица те же — вот это было страшно».

Глава 10. «Не завтра, не послезавтра, а через неделю я уеду»

Над Германией сгущались тучи. Черная свастика на белом фоне, как чума, перекинулась на всю страну.

«Для меня это были особые и сильные переживания, — вспоминал Юрий Борисович. — Меня ведь воспитала немка, которую я безмерно любил мальчиком. Она читала мне немецкие народные сказки, пела добрые немецкие песенки. Я любил ее дом с красивыми занавесочками, с канарейкой и старым попугаем. И когда приехал в Германию, хотел найти ее и повидаться. Оказалось, что она живет в Берлине, но в свои первые приезды в Берлин мне не удалось с ней встретиться. Когда летом 31-го года я в третий раз приехал в Берлин, мы встретились. Алисе Блекер было уже 70, мне — 30. Я был страшно рад встрече. Она была уже совсем седая и высохшая и все плакала от радости: „Мой дорогой мальчик, мой Юрочка“».

Юра развлекал ее, рассказывал ей про свои успехи, про Борна, Гейзенберга, Паули. Сказал, что был у Эйнштейна, и это должно ее радовать. Рассказал о том, как его пригласили прочитать несколько лекций в Ганноверском высшем техническом училище. К Борну приехал как-то профессор Фусс и слушал выступление Румера на семинаре. Фусса заинтересовали работы Румера по квантовой химии. Он сам занимался близкими вещами, но, как он говорил, заразить своих студентов квантовой химией ему пока не очень удавалось, и он пригласил Румера прочесть несколько лекций и рассказать о своих работах. Румер спросил разрешения у Борна, на что тот сказал: «Немедленно соглашайтесь, вам не вредно заработать немного денег». Возможно, он сам навел Фусса на мысль пригласить молодого человека.

Румер поехал в Ганновер, но тут оказалось, что он не может читать лекции, потому что у него нет черной сюртучной пары, совершенно необходимой в ту пору для чтения лекций в Высшем техническом училище. А так как фигура у него нестандартная, а нестандартных фраков напрокат не бывает, профессор Фусс пошел к ректору просить разрешения, чтобы доктор Румер читал лекции в обычном костюме. Сказал, что будет хорошо отглаженный синий костюм и очень интересные лекции. На это ректор ему важно ответил: «С таким же успехом ваш Румер может читать свои лекции в трусах. Разве может человек, выступающий в синем костюме перед студентами, чувствовать себя настоящим знатоком Шиллера и Гете?». На это профессор Фусс не мог ничего возразить, и Румеру пришлось заплатить три марки и взять напрокат сюртучную пару.