Квадраты шахматного города - [8]

А это — я специально выделил слова «маршрут», «расписание» — и есть ключ к расследованию!

«Я лежу в постели и смотрю на свои тонкие пальцы, а по всей стране бегут поезда и одновременно останавливаются на разных станциях. Самые различные люди, шагая по своему жизненному пути, входят в вагоны и выходят из вагонов. А поезда идут во всех направлениях и иногда встречаются на какой-нибудь станции. И я уже знаю, где и когда они встретятся. Мне становится весело. Встреча поездов… Она неизбежна, она предопределена заранее, эта встреча во времени. А встреча людей, едущих в них, встреча в пространстве, — чистая случайность. И я фантазирую и вижу, как по всей земле в это мгновение сталкиваются миллионы человеческих жизней. Я могу по-своему представлять эти жизни — ведь они не втиснуты ни в какие рамки. И эта моя фантазия гораздо увлекательнее, чем романы, созданные чужим воображением».

Мне вспомнились эти строки на одной из сотен платформ Токио-сентрал, самого большого вокзала в мире. Я вновь припомнил их, прочитав роман Браннера. Право, они позволяют сравнить детективный роман — опять-таки лучшие и пока редкие его образцы — с экспрессом, который вырвался из длинного темного туннеля с одной колеей на ослепительный простор. Впереди переплетение рельсов, светофоры, виадуки, мосты и еще неизвестно, какие пути откроют автоматические стрелки…

А вот сзади осталась камерная сцена, где разыгрывались любительские спектакли с ограниченным числом действующих лиц, а главное действующее лицо сменило увлекательное хобби сыщика на твердую зарплату в полицейском управлении. Прощай, Великий Сыщик! Вместе с тобой исчезла последняя схема, последняя ширма, отделяющая мир детектива от мира реальных людей. Осталась только основная пружина — острый конфликт между преступником и представителями правосудия: следователем, криминалистом, прокурором. Иными словами, чудаковатого машиниста сменила профессиональная поездная бригада и гала-представление идет теперь на сцене изменчивой, как сама жизнь. Итак, сцена — жизнь, но, вот беда, в романе Браннера мы встретим не только приметы долгожданной нови, но и возврат к, казалось бы, преодоленному прошлому. Причем в какой форме: словно бы напоказ! И тут мы подходим к заключительному этапу нашего пока чисто литературного расследования — к моделированию, к излюбленной игре научной фантастики.

Джон Браннер, избрав в качестве социальной модели «банановую республику» Агуасуль, нарисовал жестокую, но точную картину. Неприглядная действительность латиноамериканских стран, где бесправный и нищий народ стонет под двойным гнетом всевозможных хунт и империалистических амбиций хозяев соседнего полушария, воссоздана им бескомпромиссно и социологически верно. Прогрессивные убеждения, острое сочувствие человеческим страданиям и глубокая убежденность в конечном торжестве правого дела позволили английскому фантасту изобразить местный колорит Агуасуля зримо конкретным, почти осязаемым. В узком плане детективных разработок это играет столь же важную роль, как и у Манумото. Развивая эту мысль, мне хочется привести еще одну выдержку, но уже не из повести «Точки и линии», а из романа Браннера. «Я делаю свои обобщения, рассматривая поведение людей как поведение идентичных молекул газа, а потому заимствую для расчетов формулы из гидродинамики и механики жидкостей, — размышляет Хаклют. Толпой спешащих на работу людей перед входом в метро движут некие силы, которые не менее эффективны, чем, скажем, мощный вентилятор. Эти силы не зависят от того, хорошо ли выспалась тетушка Мэй или ребенок кричал до четырех утра или проспал ли сегодня Педро, не успев выпить свою привычную чашку кофе, или нет. В этот момент действует совершенно конкретная сила, которая движет людьми, формируя из них видимый поток…Реклама, по существу, не сила, а импульс к мотивированному устремлению, которое зиждется на естественных инстинктах — чувстве голода, жажды, потребности в одежде и крове, а также на привнесенных желаниях. Желании, например, быть не хуже других. Тем не менее специалисты по рекламе управляют потоком наших эмоций».

Герой Джона Браннера действительно становится сыщиком поневоле. Он далек и от полиции, и от шпионажа и вообще не проявляет особого интереса к политической круговерти. Лишь силой обстоятельств, едва переступив границу «образцового города», он вовлекается в накаленную атмосферу его политических противоборств и, сам того не подозревая, начинает расследование чудовищного преступления.

Поначалу, стараясь держаться над схваткой, он следит за противоборством типично клишированных партий — «гражданской» и «народной», за поединком газет (вновь клише) — «Тьемпо» и «Либертад». И «слева», и «справа» исчезают люди. Одних убирают наемные убийцы, других подстерегает пуля безумца, третьи без видимых причин перерезают себе горло, четвертые сгорают в огне. Безжалостно и стремительно смахивает невидимая рука с доски бытия — скажем так! — и «белых», и «смуглых». «Десять негритят пошли купаться в море»…

И эта гротескная «пляска смерти» на фоне кошмарного «дна» под платформами местного монорельса становится для Хаклюта путеводной нитью в лабиринте. Из человека «вне политики», из сыщика поневоле он вырастает в бескомпромиссного борца, когда осознает свое место в реальном, сотрясаемом реальными классовыми катаклизмами мире.