Квадратный корень из лета - [55]

– Ну, разве я не идеальный джентльмен? – спросил Томас, не оборачиваясь.

– Идеальный. – Я поплескала ладонями в воде. Так и заснуть недолго. – Я чувствую себя субъектом научного эксперимента.

– Помещенной в ванну с шипучими химическими соединениями? – насмешливо спросил Томас. – Ты в своей стихии?

Он шутливо потряс над головой руками с растопыренными пальцами, чтобы я увидела. Мне захотелось вылезти из ванны и поцеловать его. Мне захотелось вылезти из ванны и отлупить его. Как он смеет снова уезжать? Как он мог мне врать?

Я засмеялась над его глупой шуткой и дурацкими руками. Смех перешел в рыдание.

– Го, не надо… – Томас не договорил. – Можно обернуться?

Я кивнула, пряча лицо в ладонях, а руки между коленей. Мне все равно.

– Я так понимаю, что «да», – сказал Томас, и вдруг его руки обняли меня. У меня началась настоящая истерика, я уткнулась ему в плечо. – Прости меня. Какое-то время я правда думал, что ты знаешь, а когда понял, что ты и понятия не имеешь… Я не знал, как поступить. Я не хотел, чтобы ты меня возненавидела.

– Я не хочу, чтобы ты уезжал, – произнесла я с пылающим лицом. В объятиях Томаса я утратила всякое самообладание.

Меня неудержимо затягивал временнóй тоннель, а я, вся в ссадинах и с ободранной душой, держалась за Томаса. Я не хочу исчезать, я больше не хочу, но не знаю, как это остановить. Я отсюда и жить хочу здесь.

Я готова остаться в этой реальности, но Вселенная пока не позволяет.

Томас теплый, надежный и пахнет корицей.

– Я должен уехать, но ты же помнишь, что я обещал? Я всегда…

Дослушать я не успела – меня стремительно затянуло в сток.

Четверг, 5 сентября прошлого года

[Минус четыре]

Я плавлюсь от жары в своем платье. Начало осени, воздух лоснится от солнечного света. В такой день не носят черные шерстяные платья. Такой день никак не подходит для того, что мы делаем.

Минут десять мы стоим, распевая гимны, которые я не знаю. Я не привыкла ходить на каблуках; Соф съездила на автобусе в город и купила эти туфли. Они уже стерли мне пятки до крови – я чувствую, как промокли колготки. Я покачиваюсь от духоты, перенося свой вес с одной ноги на другую. Вот бы присесть, думаю я, но тут же спохватываюсь и корю себя за эту мысль.

Нед подхватывает меня под руку, когда я пошатываюсь. Я поднимаю на него глаза. Его волосы связаны в аккуратный пучок.

– Ты в порядке? – одними губами спрашивает он. Я киваю. Гимн заканчивается, и мы садимся под рокот голосов, хлопанье скамеек и шелест бумаги. Наступает пауза, пока пастор поднимается на кафедру. Я оглядываюсь через плечо, ища Джейсона. Он смотрит на Неда, а не на меня. Мой взгляд перехватывает Соф. Я отворачиваюсь.

– Гротс, – шепчет мне Нед, кивая на гроб, – малость похоже на корзину для пикника.

В горле у меня застревает смешок. Я сама выбирала гроб, плетеный из ивовых прутьев. Грей предпочел бы, чтобы его пустили по морю в ладье и стреляли в нее горящими стрелами. Вместо этого после состоится…

Не думай об этом, не думай об этом, не думай…

Мы снова встали.

Папа перевирает слова церковного гимна, уверенно начиная вторую строфу. Нед фыркает.

Весь день нас бросает от обычного к чудовищному. Бинарный ритм.

Вымыть голову шампунем с самым слабым запахом, проглотить половинку тоста. Машинально выставить на стол банку «Мармита». Натянуть черные колготки, хотя на улице двадцать девять градусов, да и в любом случае Грей предпочел бы видеть нас босыми. Я их то снимала, то надевала и все равно собралась слишком рано. Нед придерживал меня за спину, сидя на диване и переключая каналы телевизора. Мы ждали автомобильный кортеж, хотя церковь в пяти минутах ходьбы.

Поездка на катафалке. Чувство голода. Попытка вспомнить, какую еду я заказала в пабе для поминок. Папа с красными глазами. Просьба Неда завязать ему галстук.

Слово «панихида».

Слыша, как пастор говорит о Джеймсе Монтелла, я даже удивилась – кто это? Почему вы не называете его Греем? Все засмеялись над историей пастора о том, как Грей собрался перепрыгнуть через канал, чтобы что-то доказать, а его дочь попросила сначала передать ей ключи от «Книжного амбара». Я попыталась вспомнить, но поняла, что пастор говорит о чем-то происходившем до моего рождения. Он говорит о маме.

Мы снова встали и снова спели гимн. Я вздрогнула от боли в стертых ногах.

– Сними ты их. – Нед твердой рукой придерживал меня за локоть. – Все нормально, Гротс, сними их.

Так поступил бы Грей, но я не могу, я не заслуживаю комфорта, меня шатает от духоты, и я падаю…

Суббота, 16 августа

[Минус триста сорок девять и минус три]

– Нет, как форзиция или вереск, вот такой желтый!

Флористка показывает мне другие лилии, кремовые, и я готова заорать на нее, потому что она не понимает. Она не дает мне желтых тюльпанов, а я хочу все сделать правильно, на похоронах должны быть желтые тюльпаны! Я практически кричу, а она спокойно смотрит на меня и отвечает:

– Но ведь сейчас сентябрь…

[Минус два]

Я стаскиваю платье через голову. Оно цепляется за бюстгальтер. Я уже вспотела и, отдуваясь, пытаюсь расстегнуть молнию. Соф стоит у примерочной кабинки и пусть заткнется, все мне слишком коротко и жмет в подмышках, я слишком высокая. Я бы в жизни не выбрала такое платье, этот цвет. Оно же черное, но, с другой стороны, нам же на похороны…